Угадывались ароматы трав, перетираемых в подсобных помещениях. Готовящихся там же напитков, раздаваемых во время ритуалов. Где-то поблизости устроена пекарня: запах свежего хлеба просачивался в холодное нутро храма. Мысли о хлебе мешали думать о правильном.

Разделить какофонию запахов не получалось, как распутать клубки теней. В углах, за колоннами рассеченные робким светом они затаились и ждали приглашения на церемонию. Свет с улицы задерживался мозаикой, наполняя камни. Внутрь он едва просачивался, придавал неуверенный оттенок ближайшим предметам.

Пол покрывал старый, вытертый ковер. Серый цвет, никаких рисунков. Лавки сдвинуты к боковым нефам. Большинство церемоний проводят стоя, но раз в седмицу устраивают собрание на полдня.

Потолок где-то в вышине. Назгала первоначально поразила ограда храма. Выше человеческого роста, она превосходила все, что он видел ранее. Сами дома, их высота еще как-то укладывались в его сознании. Даже стены города можно воспринять – типа горы. А тут рукотворное. И оно стоит уже века!

Потолка не видно. Он утопает в тени, скрыт поднимающимся от жаровен, факелов, лампад дымом. Завеса плотная, создающая иллюзию, что потолка нет. Словно смотришь снизу на эфир, где пребывает милостивый к смертным Хранитель.

Впереди, на возвышении алтарь с чашей. Старожилы Имирта не врали. Во внешнем мире используют чаши из металла.

Здесь это был бронзовый кубок, украшенный мутными камнями. Металл зеленел в углублениях, как бы часто и тщательно его не протирали и полировали. Чаша находилась посреди алтаря, с накинутой на нем красной тканью. На покрывале угадывался какой-то орнамент, но его назначения Назгал не понимал. Возможно, он впервые в жизни видел буквы.

Чуть с боку от алтаря находилась кафедра, с которой священник обращался к прихожанам. Сейчас она пустовала, лакированное дерево обнажено для любопытных взглядов.

Внутреннюю часть храма закрывала деревянная ширма, которую убирали во время особых церемоний. Даже Назгал знал, что в ту часть храма запрещено ступать посторонним. Не знал он только того, что там скрывается. В родной деревне за алтарем часовни хранилась церемониальная утварь, казна часовни, книга.

Подойдя к возвышению, Лагор упал на колени. Удар столь сильный, что рожденное эхо потревожило переплетения эфирного тумана под потолком. На вошедших робко посмотрели, служки обменялись таинственными шепотками и вернулись к прерванным занятиям.

Эти шаги до алтаря дались начальнику тяжело. Остановиться, осесть – какое облегчение. Ему следовало бы стоять, чтобы не оскорбить Хранителя потворствованием собственной слабости.

Лагор склонил голову и глухо закашлялся. Он пытался подавить кашель, но демон внутри него явно страдал от близкого нахождения со священным предметом. В самом сердце дома Хранителя.

Следовавшие за начальником воины медленно осели на колени. В полушаге от командира. Назгал расположился позади всех, как наименее ценный член отряда. Он склонил голову, как все, но глаза его обшаривали окрестности. Первоначальный страх отступил, в пустой головке опять забегали мысли о выживании.

Пусть это дом Хранителя, но Назгал ни в чем перед ним не провинился. А это строение всего лишь чудесное творение служителей Его. Да, они владели таинственной магией, позволившей возвести все это. При этом они остались людьми.

Людского следовало бояться. Ведь Назгал сейчас не во внешнем мире, полном злых духов и демонов. Во внутреннем мире, переступив порог людского обиталища, опасаться приходится иного.

Со своего места Назгал видел немного. Задрать голову и таращиться, он не смел. Видел только длинные одеяния прислужников, концы веревок, что служили им вместо пояса. Служители почти все ходили босиком, лишь старшие из них надевали сандалии.

Зачем им это? Ведь пол такой холодный.

Некоторые служители ходили с явным трудом. Со всех сторон доносились легкие покашливания. Тишину нарушало шуршания пламени, ползущего по телу факела. Огонь обжирался углем в жаровне, требовал еще, но давал так мало тепла и света за службу. Его подачек едва хватало, чтобы обогреть стоящего на кафедре священника.

Появление высшего служителя Хранителя, ознаменовалось перестуком каблучков по каменному полу. Священник семенил из своей каморки, звук его шагов не походил на тяжелые, размашистые удары сапог воинов. Те словно вбивали подошвы в камень, будто ненавидели мостовую, стремились разбить ее и сокрушить.

Самого священника Назгал не видел, но его нюха коснулся тонкий запах. Незнакомые ему ароматы, принадлежали смеси вина, чернил и дорогих трав, используемых во время ритуала связывания душ.

Смотреть на священника не возбранялось, но сейчас все воины склонили головы в знаке покорности. И должно им думать о возвышенном, о покаянии. Ведь за каждым ползет вереница мертвецов. Отделаться от внимания убитых, очистить руки убийц способен только священник.

Ритуал будет иметь успех, если воины искренне покаются. Назгал не знал, что там думают старшие товарищи, но самому ему каяться не в чем. Весь его успех в прошлом бою заключался в удачном падении под ноги врага. Последовавшего за этим ударом древка копья по хребтине.