Я лезу в карман за сигаретами, но их там нет – остались в комнате. Иду туда – мой «Космос» валяется на полу около дивана. Беру сигарету, выхожу на балкон. Ленка тоже выходит со мной.

– Дай и мне сигарету.

Стоим, курим, потом выбрасываем бычки за балкон и начинаем сосаться. У меня опять встает. Я говорю:

– Ленка, давай еще, а?

Она улыбается.

– А не слишком жирно, а? Ладно, шучу. Кстати, можем не так, можем сзади, а?

– Давай.

В комнате она снимает юбку, потом трусы, бросает все на диван, а сама берется руками за батарею. Я расстегиваю штаны и спускаю трусы.

В окне ничего не видно, одни только листья на деревьях, но я знаю, что внизу трется много всякого народа – стоят на остановке, ходят по «Спорттоварам», смотрят велики, мотоциклы и рыболовные снасти. А нам с Ленкой нет до них никакого дела – мы просто ебемся, и нас больше ничего не волнует.

Я спускаю Ленке на спину. Она идет в туалет, а я подтягиваю штаны и выхожу на балкон. Задираю голову и смотрю на небо. Большущее облако наплывает на солнце и закрывает его.

Сидим с Ленкой на скамейке около Печерского озера. Пляж пустой – холодно уже купаться. Какие-то дети привели паршивую дворнягу, и она плещется в воде. Один малый – в очках, стриженный под ноль – что-то говорит девке, и она дает ему оплеуху. Несильно, типа, шутя. У малого слетают очки, он находит их в траве, одевает и кидается на девку. Ему – лет восемь, а ей, может, тринадцать или четырнадцать, но она его боится и убегает. Малый догоняет ее около раздевалки и со всей силы бьет кулаками по спине. Девка падает на колени, и он молотит ее ногами – по морде, по грудям, по животу. Девка орет на весь пляж. Малый дает ей ногой по ребрам и идет к остальным. Она сидит на песке около раздевалки и плачет.

– Как она с таким малым не смогла справиться? – говорю я Ленке. – Он ее на две головы ниже, руки короткие и ноги тоже. Надо было руками и ногами отмахиваться.

Девка возвращается к своим. У нее красная заплаканная рожа. Малый, который ее бил, лыбится.

– Может, он и правильно ее поучил, – говорю я. – Она могла ему очки разбить.

– А у нас один пацан разбил другому очки и выбил глаз в шестом классе. Краснопольский, очкарик, лез к Сапунову, дразнил его, допекал, короче. А Сапунов вскочил из-за парты и начал бить его прямо по очкам, разбил, и стекло попало в глаз. Глаз вытек – ему потом стеклянный вставили.

– И ты все видела?

– Нет, видела только, как очки разбились и кровь потекла. Там все столпились – не пролезть было. А потом медсестра пришла и забрала его.

– И что ему потом было? Ну, тому, который очки разбил?

– Ну, к директору вызывали, отец Краснопольского приходил, орал, бил его по морде, говорил, что подаст в суд. Но никакого суда не было.

– А у нас на трудах в седьмом классе одному лоху метку на морду поставили. Пацаны нагрели копейку на полировальном круге, потом Крюк взял ее рукавицей – и ему под глаз, и прижал еще. А она горячая – у него потом шрам остался такой круглый, как копейка.

– А у нас одной девчонке на трудах швейной машиной прошило палец. Она пищала на всю школу. Скорую вызвали, и забрали ее в больницу.

Малые забирают собаку и сваливают с пляжа. Я говорю:

– Каникулы кончаются, скоро в школу.

– Да, опять эта вся фигня. Хорошо, что последний год остался.

– Когда у тебя опять свободная хата будет?

– Нескоро, мамаша идет в отпуск и будет все время дома. Но ты не надейся, даже когда будет свободная, я тебя больше не позову – ты плохо себя вел в тот раз.

Ленка смеется, я тоже.

Тридцать первого вечером встречаемся с Ленкой у ее дома и идем в лесопарк. Там темно и пусто. Мы садимся на скамейку – может, на ту самую, где сидели на первой стреле, когда я пил пиво, – не помню.

Ленка вытаскивает из сумки бутылку – домашнее вино, как мы пили у нее.

– Ничего себе. Ты что, сперла у своих?

– А ты как думал?

Бутылка заткнута пластмассовой пробкой, я выдираю ее и даю бутылку Ленке. Она отпивает и передает мне.

– Неплохое винище. А как твоя мамаша его делает?

– Не она делает, а папа. Сыпет сахар и оставляет бродить в большой бутыли.

– Ты, наверно, его пьешь на постоянке, а?

– Да нет, ты что? Разве я – алкашка какая-нибудь?

– Не надо, не надо. Притворяется, типа, примерная девочка, а сама…

– Что сама?

– Сама бухает, наверно, каждый день…

– А если и бухаю, что тут такого? Что, завидно, да? Лучше дай мне сигарету.

Я достаю нам по «космосине», подкуриваю зажигалкой. Кругом все тихо – слышно, как едут машины по Минскому шоссе, хоть до него, может, метров пятьсот. Я говорю: