К вечеру навалившийся на нас пароход наконец благополучно скрывается на горизонте. Вместо него появляется пассажирский «Адмирал Посьет». Он осторожно, в версте, бросает якорь и на лодке едет к нам в гости (не к нам, собственно, а к «Графу Игнатьеву»).

Наш капитан, неутомимый работник, пробегает мимо и весело кричит:

– Если канат выдержит, сейчас снимемся. Роковое если…

Канат с пушечным выстрелом рвется, и вся работа дня опять насмарку, потому что нас мгновенно опять относит на прежнее место, а может быть, и на худшее.

– Не везет, – разводит руками капитан.

– Слава богу, что все целы.

Оказывается, впрочем, не совсем все: у двух ноги перебило или помяло, у третьего, китайца, ребра. Наш доктор возится уже с ними.

Ко всему дождь, как из ведра весь день, и мы все промокли, и сыро так, как будто бы мы уже сидим на дне реки. Вечер и ранний туман. Где-то далеко выдвинулась из мрака гора, и, освещенная отблеском зари, она кажется где-то в небе, светлое облако на этой горе – источник света.

Мы в каюте. Ленивый разговор о прошедшем дне: поломки больше, чем думали сначала, – не только на корме, но и на носу сорвало все. Цепь на руле лопнула, ослабели блоки рулевые, что-то в машине, и поломаны колеса, дрова на исходе и нет провизии. Ездили за ней на другой пароход, но нигде ничего нам не дали.

– На завтра хлеба больше нет, – говорит кухарка, – завтра – сухари.

– Доктор, – говорит Н. А., – если вы мне не дадите кали бромати, я кончу тем, что двум сразу в морду дам…

– Не советую, – методично отвечает доктор. – И, помолчав, говорит: – Побьют.

Но Н. А. отчаянно машет рукой и говорит:

– Пусть бьют, а все-таки дам.

Разговор обрывается вдруг появлением Н. Е. Б. Общий радостный крик.

Он приехал на пароходе «Посьет».

– Ну, как же вы?

Н. Е. сел, пригнулся, по обыкновению, и смотрит, точно соображает, как же действительно он?

– Да ничего.

– Много дичи настреляли?

– Да я ведь не дичь стрелял, а рыбу ловил. Я ведь двенадцать сомиков поймал. Прихожу: уехали, говорит хозяйка. Я так и сел. Вот тебе и раз, думаю. Дал с горя себе слово никогда не удить рыбу.

– Ну?

– Ну, тут пришел Р.: объяснил. Я с горя и курить начал.

Н. Е. в доказательство смущенно вынул и показал коробку папирос.

– Ну, как же вы доехали?

– Доехал, положим, хорошо. Р. – хороший он человек – сейчас же повел меня на пароход, представил всем.

– Дамы были?

Н. Е. отвечает не сразу, улыбается и нерешительно говорит:

– Были.

– Смотрите, смотрите, – говорит доктор, – он весь сияет.

Совсем юное еще лицо Н. Е. действительно сияло. Голова его слегка ушла в плечи, он сидит и словно боится пошевелиться, чтобы не разогнать приятных воспоминаний. Только глаза, красивые, лучистые, смотрят, не мигая, перед собой.

– Ну, рассказывайте же, молодой тюлень, – кричит доктор.

– Да что рассказывать, – медленно, не торопясь, начинает Н. Е., – видите, в чем дело. Ехала на том пароходе одна дама.

– Гм… дама, – басом перебивает доктор и крутит усы.

– Да не дама… дочь у нее, – смущенно дополняет Н. Е.

– Дочь?.. Черт побери.

– Четырнадцати лет.

– Что? Ха-ха-ха. Вот так фунт…

– Такая симпатичная, просто прелесть. Мы с ней рыбу удили.

– После зарока-то?

Н. Е. совсем смущен. Мы все хохочем.

– Да вот, – разводит он смущенно руками, – так уж вышло… Рыбы много… Только успеваешь закидывать удочки… И так еще: сомок сорвется, а какая-то рыбушка боком на крючке. Три раза так вытаскивали. Я нигде никогда столько рыбы не видал…

– У нас нынче Н. А. из револьвера застрелил рыбу.

– А вот скоро кета пойдет, – здешняя рыба, – с моря; она прямо стеной плывет, одним неводом их до двух тысяч пудов вытаскивают враз.

– В пятнашки с ней играли, – говорит тихо Н. Е.

– С кем? С кетой? Да он совсем влюблен, – орет доктор, – нет, ему песни надо петь.

Доктор снимает гитару и говорит:

– Ну, слушайте.

Он поет, a Н. Е. так и замер.

– Хорошо?

– Хорошо, – чистосердечно признается Н. Е. и улыбается.

Белые зубы его сверкают, глаза видят другой свет.

– Да ну вас к черту, уходите, – смотреть завидно…

И то: ехать пора.

– Да как же вы поедете?

– Да вот: свезут на берег, а там версты две берегом… трава высокая по пояс, да мокрая…

– А как вы спите без подушки, одеяла?

– Так и сплю, – теперь ящик какой-то под головою.