Если бы он меня не выручил, отвертелась бы. А так… Пришлось напомнить себе, что Герман — журавль в небе. Как только я отдам ему то, что вытащила из бумажника, он вышвырнет меня. Куда мне тогда идти? И ладно мне. Вздохнула и нажала кнопку.

Домофон запищал, я отперла дверь и присела на край тумбочки. Промокнула волосы и поправила кофту. По крайней мере, Кешка не Герман. Ему, в случае чего, я всегда смогу дать по рукам и сказать нет.

Кеша отхлебнул чай, стряхнул с пальцев крошки и оглядел кухню. До этого смотрел он по большей части на меня.

— Ты всё? — спросила, убирая со стола. Пирожные, которые он принёс, были слишком жирными и сладкими, но я всё равно съела два. Привыкла не отказываться, когда дают. Потом может и не быть.

— Давай помогу, — он поднялся и перехватил мои руки, забирая блюдца.

— Не надо, — хотела было отстраниться, но Кеша сжал пальцы. Прямой взгляд в глаза.

Мне вдруг стало очень неуютно. Блеск в зрачках был не таким хищным, как в глазах другого мужчины, но всё равно вселял тревогу.

— Кеш… — выдавила.

Он выхватил у меня блюдца и швырнул на стол.

— Ника, — просипел, подталкивая к подоконнику. — Ну что ты как… Неужели не понимаешь ничего?!

Его ладонь опустилась на мою талию. Он принялся целовать мою шею. Тяжело дышал, тёрся о меня бёдрами. Он был возбуждён, и ещё как возбуждён.

— Я без ума от тебя, — засипел мне в ухо. — С ума схожу. Твои волосы, пальцы… Вероника…

— Не надо, Кеш! — толкнула его. Он навалился сильнее.

Задрал кофту, принялся гладить меня. Пыхтел над ухом.

— Прекрати! — увернуться не выходило. — Кеша, перестань!

— Не могу, — сжал мою голову. Шальной взгляд был наполнен желанием. Не успела я снова толкнуть его, он начал меня целовать. Целовал и пытался содрать с меня штаны. — Ника… — губы его были влажными и мягкими. От него пахло заправкой.

— Кеша! — всё-таки вырвалась. Ничего не соображая, бросилась в спальню. На кровати валялась подушка-собака, на полу машинка. Господи… Кеша оказался в проёме двери. Растрёпанный, стремглав схватил меня за локти и прижал.

— Что тебе мешает? — горячо зашептал он.

Я качнула головой. Губы дрогнули. И опять поцелуй. Неловко шагнула назад, повалилась на постель, Кеша — сверху. Кофта поползла вверх. Замычав, упёрлась ему в грудь, с ужасом понимая, что он намного сильнее.

— Как ты появилась на заправке… — хрипло, сбивчиво, не прекращая искать мои губы своими, — так всё. У тебя волосы были в хвост собраны. А потом резинка порвалась. Ты её связала… А я на тебя смотрел и всё… Всё, Ника. Какая же ты красивая, — губами по щеке, по скуле. Я отвернулась, и влажные губы прошлись по моему носу. — Вероника… Ника…

Он хаотично целовал меня, озверев, касался груди. Боже-боже-боже…

Внезапно у входа раздался грохот. Тяжело дыша, Кеша повернул голову. Я сглотнула. В дверях стоял Герман. Злой, как дьявол. Чёрные глаза полыхали яростью, на лице гуляли желваки.

— Пошёл вон, — процедил он, почти не шевеля губами. Смотрел при этом он не на Кешу — на меня. — Пошёл вон, сопляк, — повторил и, схватив за шкирку, швырнул Кешу прочь из нашей с Платоном комнаты.

Нет, не из нашей. Из своей. Эта комната была его, эта квартира была его. Я была на его территории, и он мог сделать всё, что угодно. Удав и мышка…

Я приподнялась на локтях. Герман нехорошо прищурился. Обернулся к Кеше и смерил взглядом.

— Ты не понял?

Кеша с сомнением глянул на меня.

— Иди, — поспешно шепнула я. — Потом поговорим.

Сердце бешено стучало, в голове было мутно, страх ещё не отступил, но уже перехлёстывался новым. Бывший сменщик ещё раз посмотрел на меня, на Германа. Не прошло и нескольких секунд, как дверь в коридоре хлопнула. И вместе с её хлопком Герман двинулся ко мне.

— Значит, так? — свистящим шёпотом процедил он, зло щурясь.

Я инстинктивно отползла к изголовью.

— Ты… — прохрипела было.

Он дёрнул пряжку ремня. Рванул. Ремень со свистом вылетел из петель и оказался у него в руках.

— Так, — повторил он сам себе и намотал его на руку. — Так, значит так, — склонился и схватил меня за лодыжку.

Проехавшись спиной, я почти слетела с постели.

— Испуганно хватанула ртом воздух.

Пальцы ног коснулись пола, Герман придавил ладонью мою коленку.