– Может, и не твое… Но все до банальности просто. Нам не повезло столкнуться с одним и тем же делом по разные стороны юриспруденции. Мой клиент был его подозреваемым. Работа работой, мы никогда не обсуждали это дома. Но все улики были косвенными, только алиби не подтверждено. Клиент мне рассказал, где он был во время преступления, но просил не использовать это в суде. Тогда бы, согласно брачному договору, жена лишила его почти всего состояния.

– Он был у любовницы? – догадался Ботаник.

– Да. Естественно, я спросила ее имя и адрес, чтобы подтвердить, хоть я и не собиралась это использовать при защите. Клиент мне доверился, я ему обещала, что ни один живой человек не узнает ни о чем, но… У меня были записи по делу, и Леша их нашел…

– И он их использовал в деле?

– Да. Клиент мой так боялся потерять свои деньги, что шифровался с любовницей похлеще Штирлица, поэтому только я знала, кто она, где живет… И, конечно… – черт, как будто заново все это переживаю.

– Вы лишились клиента, потому что он сразу понял, откуда растут ноги. Но простить вы это не смогли, поэтому и ушли от него.

– Да, – подтвердила я. – Ладно, все! Дело прошлое. Поехали.

Проехали и поехали. Я удержалась – не посмотрела на его окна. Набирая Танькин номер, я ожидала услышать волнение в голосе, но услышала только радостное:

– Алло! – и шум дороги.

– Ты где?

– Ванечка, – защебетала сестрица немного виновато, и я мысленно застонала.

– Твою ж мать, Танька…

– Ну, Ванька… Мы решили махнуть за город. У меня как раз работы нет. Посиди с Тимошей. Ну, пожалуйста…

– А вот у меня как раз работа есть! – уже рявкнула я, понимая, что от Таньки не отвертеться.

Ботаник посмотрел на дверь – наверное, хотел выпрыгнуть прямо на ходу. Тимоша же даже не подал голос, видимо, за день привык к моим крикам.

Танька шмыгнула носом, очень демонстративно, чтобы я услышала и почувствовала злобной сестрой, которая не желает ей счастья. Подобные выходки на меня перестали действовать лет двадцать назад, а я пророчила Таньке Оскара. Может, я и стала причиной великолепной актерской карьеры сестрицы. Правда, не голливудской, а всего лишь театральной, но роли она играла великолепно.

– Ванька… – жалобно протянула.

Боже, так бы Джульетта не смогла захныкать над трупом Ромео.

– У тебя пара дней. Только не вздумайте там плодиться. Ты кота бросаешь, а ребенка вообще в детдом сдашь.

– Злая ты, мужика тебе надо, – судя по голосу, Танька уже не строила из себя обиженную сироту.

– Ага, вот ты со своим вернешься, и я его на пару дней позаимствую. Пусть всю злость из меня выбьет.

Отбросив телефон с размаха на заднее сиденье, услышала, как недовольно подал голос Тимоша. Кажется, попала в него.

– Извини, котяра, но обиды не держи, а то нам еще вместе куковать.

– А куда мы едем? – вдруг подал голос Ботаник.

Черт!

– А куда тебе надо? – спросила, притормозив.

Он немного замялся, потеребил край идеально выглаженной рубашки и посмотрел на меня. Солнце отразилось в стеклах очков, что не дало мне увидеть взгляд, но по интонации можно было определить степень его неловкости:

– Домой, наверное… Меня мама ждет. Уже волнуется, должно быть.

Я пару раз быстро моргнула, не понимая, ослышалась или нет. Мама волнуется? Нет, конечно, мамы волнуются за детей, когда даже тем и за сорок перевалит. Моя тоже постоянно звонит. Но тут виделась гиперопека. В каждом его упоминании, жестах, взгляде…

– У тебя отец есть? – выпалила, не подумав, что это бестактно.

Ботаник отвернулся к окну и замолчал. Черт, вот как ходатайствовать? Я снова завела мотор, хотя так и не знала, куда его везти, когда снова блики очков повернулись ко мне:

– Он умер, когда мне было пять лет. Я его почти не знал. Мама меня, возможно, сильно опекала, но постаралась сделать все, чтобы дать мне… Возможности, образование и перспективы. Иногда это меня раздражало, особенно в подростковом возрасте, но все-таки я оценил ее жертву.

Я тоже оценила все, что он сказал, и возникло желание прополоскать его матери мозги. Умный, интересный, эрудированный парень, а все остальное – ее вина. Материнские жертвы – жертвы часто ради самих себя, а не ради детей. Но не мне судить. Папа у меня тоже не подарок – возможно, как и сам Зигмунд, в честь которого его назвали, страдает неврозом или чем-то там еще. Бабуля мне его биографию читала вместо сказок на ночь, но – слава всевышнему – в детской голове мало что отложилось, а то бы сама стала невротиком. Потом мама пресекла это безобразие, начав читать мне русскую классику. Я в итоге так и не поняла, что для детской психики было хуже – краткий курс в психиатрию или не самая позитивная русская литература.