Шрифт:
А так хотелось…
Руки мелко затрясло, и я стиснула кулаки, чтобы не выдать предательской слабости.
Никита.
Глаза начало покалывать.
Только бы не разреветься. Дура!
И я сделала вдох, ощущая в груди вместо наполненности только выжигающую душу пустоту.
— Ник, — Вероника обернулась на мой голос и, кажется, теперь пришла в себя. Брови сошлись у переносицы, и моя младшая сестренка, которую я всю жизнь защищала и оберегала, заорала в голос.
— Ты, сука, решила увести у меня парня! — рванула ко мне, но Кирилл ловко перехватил ее, не давая налететь на меня с кулаками. — Мразь, я ненавижу тебя!
Не дрогнула. Ни на сантиметр не сдвинулась со своего места. Лишь рука метнулась к косяку, и я вцепилась в стену, пытаясь удержаться, пока мир вокруг покачивался…
— Ненавижу! — не знала, от чего так больно в груди. Истерический вопль бешеной бабы. Безумной девки. Обиженного ребенка, у которого отобрали конфетку. Это всему виной?
Или же умоляющее выражение лица, которое стало еще привлекательней без бороды. Высокие скулы, точеный нос, и крошечная ямочка на квадратном подбородке.
Но цепляло не это.
Карие глаза цвета горького шоколада смотрели с раскаяньем. Которое никому нахуй не нужно!
— Вон!
Одно слово. Это все, на что меня хватило.
Вероника рыдала, Никита продолжал удерживать ее, но взгляд не отрывался от меня.
— Уходите!
Но они не слышали воплей, которые почему-то так и не вырвались наружу.
Вместо того, чтобы уйти, как я просила, Никита захлопнул дверь и разжал руку, стискивавшую талию сестры, и Ника кинулась в мою сторону, но веское, безапелляционное «хватит» заставило сестру замереть в метре от меня.
Надо же. Никита отдал приказ своей сучке, и та подчинилась. Беспрекословно. Браво!
— Иди на кухню, — он говорил с ней, но смотрел на меня. Все еще.
— Но, Никит…
— На кухню, сука!
Никакие возражения не помогли, Вероника покорно скрылась за дверью, а я все так же из последних сил держалась за косяк, глядя, как самый ненавистный мужчина на свете приближается ко мне.
— Не подходи, — думала, не способна вытолкнуть ни слова из сдавившего колючей проволокой горла, но удалось. — Не смей.
Голос осипший, но виной тому полнейшая пустота внутри, в том месте, где раньше билось сердце.
— Марина.
— Не надо! — как истеричка. Так громко, что стало больно дышать. Звенящая ярость в голосе и такая же во взгляде — вот всё, что не давало предательским слезам пролиться. — Убери свои руки, убери руки!
Но Никита не слушал. Он стиснул мои плечи и встряхнул дрожащее тело, буравя взглядом пылающие ненавистью глаза.
— Послушай.
Да пошел ты! Взбрыкнула, попыталась ударить его ногой, поцарапать рукой. Пресек мои попытки. Швырнул в комнату и захлопнул дверь спальни, надвигаясь на меня.
— Не смей!
Отскочила от кровати к противоположной стене. Подальше от этой сволочи. Лишь бы не видеть его красивого ненавистного лица. Лишь бы не ощущать этот давящий взгляд. Не слышать проникающий под кожу голос.
— Она лжет тебе. Марина, она…
— Заткнись! Просто уйдите!
Не слушал. В два счета поймал, дернул на себя, но тут же зашипел, когда один из ударов достиг цели. Швырнул к стене и прижал своим телом, блокируя попытки бороться. Запястья прострелило болью, когда он стиснул их, не давая нанести очередной удар.
— Ты должна выслушать меня.
— Пусти…
Сжал челюсть, заставляя смотреть в эти полные тьмы глаза. Он также тяжело дышал, и при каждом вдохе вжимал меня в стену все сильнее, так, чтобы не оставалось сомнений: он тут главный. А я только шавка, которая посмела дать отпор хозяину. Но попытка провалилась. И теперь он сделает всё, чтобы впредь я знала свое место. Но я предпочту сдохнуть, чем стелиться к ногам этого урода.
— Тыдолжнамне верить. Ты дала слово.
Звенящая тишина оглушала. Взгляд не позволял сорваться, и дышать тоже не позволял. Оба замерли, не в силах противиться поглощающей тело дрожи.
Хватка на запястьях ослабла, и рука тут же переместилась на бедро, приподнимая то, чтобы острее почувствовать силу желания этой красивой мерзкой сволочи.
В груди эхом отдавалось биение сердца, и низ живота начал тяжелеть под звериной похотью во взгляде карих глаз.
Руки против моей воли поползли вверх по покрытой свитером груди и замерли на широких плечах, стискивая ткань.