Но не в этот раз. Сейчас наказ был нарушен совершенно сознательно. И было ясно, что увещевать бессмысленно. Я молча наблюдал за ее сборами. Хотя нет, что-то я все-таки сказал, не помню, что. Помню, что она ответила.

«Я тебя предупреждала неоднократно. Только ты не хотел слушать. Ты, как всегда, был занят собой». В ее голосе звучала жесткая удовлетворенность. Так родители с сознанием своей абсолютной правоты наказывают нерадивых детей. И я не мог отделаться от ощущения, что она меня сейчас наказывает. За какую-то пока непонятную мне, но очень серьезную, жуткую провинность. Я силился понять, какие такие страшные злодеяния я совершил, чтобы заслужить столь жестокое наказание. И не мог. И ничего не мог сделать. И от этого было больно.

23 мая

Следующие дни прошли, как в тумане. Я ходил совершенно подавленный внезапными переменами. Не помню, что я тогда делал. Помню только, что никак не хотел принимать эти перемены и мириться с ними. Случившееся казалось какой-то чудовищной несправедливостью. А то и вообще странным наваждением, которое вот-вот закончится. Но ничего не заканчивалось, и реальность постоянно напоминала о себе одинокими ночами.

Время шло. В какой-то момент я решил поговорить с ней. Мой посыл состоял в том, что мы не должны так жить. Что это очень плохой пример детям, которые все видят. Что нам надо либо вернуться к прежнему образу жизни, либо как-то объяснить им, что произошло. По правде говоря, я очень рассчитывал на первый сценарий.

Конструктивного разговора не вышло. Она сразу перешла в наступление и предъявила мне счет за всю нашу жизнь. О нем я уже писал выше. Список больших и малых обвинений был настолько длинным, что уже к середине я онемел под его растущей тяжестью. С трудом переваривая все новые и новые пункты, я бессильно сидел и ждал, когда же они закончатся.

Свою филиппику она риторически грамотно и логично подвела к текущему статусу наших отношений. Мне было сказано, что люди еще и не так живут, что супруги могут жить порознь и при этом заботиться друг о друге. А детям надо сказать, что папе с мамой пока придется пожить так, в разных комнатах. Версию событий для детей она тоже изложила, на мой взгляд, совершенно надуманную и несправедливую. А своей у меня не было.

В итоге мы так и остались в состоянии неопределенности. О разводе речь не шла. По крайней мере, до совершеннолетия дочери. Она предлагала мне какой-то странный формат отношений, при котором мы заботились бы друг о друге, продолжали выполнять свои родительские функции, живя при этом как бы и вместе, но по сути врозь.

Меня такой вариант не устраивал. Но по своей уже привычной склонности к компромиссам я уцепился за эту неопределенность. Я решил использовать status quo, чтобы попробовать все исправить и вернуть. Да, я попал в сложную ситуацию. Таких в моей жизни еще не было. И я воспринял это как вызов. Вызов, в котором была ясная цель, – спасти наш брак. Цель благородная и достойная вложений. И жертв. Я считал себя человеком, который умеет достигать целей. А еще я очень любил жену и не мыслил своей жизни без нее. И мне не оставалось ничего, кроме веры в свои силы и в свои чувства. И в силу своей молитвы.

31 мая

Я начал, как мне казалось, с самого очевидного. С ее списка обвинений. Какие-то пункты я признал справедливыми, какие-то – нет. Но тогда я подумал: раз она так чувствует, значит, мне надо к этому прислушаться. И пойти навстречу даже в тех моментах, где я был с ней не согласен. Только так она могла бы увидеть, что для меня ее слова и переживания не пустой звук. Что все сказанное ею я воспринял всерьез. И мне хотелось ей это показать.

Я старался быть внимательным к ней в разных мелочах. Благо, режим моей жизни это позволял. В то время я уже не работал в крупной корпорации, вел свои проекты и мог позволить себе свободный график. Офис я посещал несколько раз в неделю, оставшиеся дни работал дома.

Ее же график, наоборот, усложнился. Новая должность, которую она получила около года назад, требовала проводить больше времени на работе. Наши роли как бы поменялись. С моей стороны не было возражений. Она не раз говорила, что я не ценю ее непростой труд по поддержанию уюта в доме. Теперь я стал больше заниматься домашними делами, чтобы прочувствовать это. Я не считал работу по дому каким-то «немужским» делом. До женитьбы я восемь лет жил по общежитиям, включая год на стажировке в чужой стране. Я умел вести хозяйство и с энтузиазмом взялся за дело. И, конечно, мне хотелось, чтобы она увидела мои усилия. И оценила их.

15 июня

Не то чтобы я совершенно превратился в домохозяйку. Просто я стал чаще брать на себя те дела, которые раньше делал от случая к случаю. Я сам гладил себе рубашки, готовил ужин и кормил детей, если она задерживалась на работе, планировал меню и закупал продукты.

А еще я начал организовывать уборку нашей большой квартиры. Это был один из важных пунктов в ее списке. Я брал на себя самые тяжелые участки – мытье двух санузлов и кухни, сын отвечал за пылесос, а дочка – за мытье полов. Пыль в своих комнатах каждый вытирал сам. Уборка проходила дружно – всем нам хотелось сделать маме приятное.

Я стал чаще посещать родительские собрания в дочкиной школе и немного вникать в вопросы, о которых раньше имел крайне поверхностное представление. Я общался с учителями и другими родителями. Мне это нравилось. Особенно общаться с учителями. Они привыкли, что на собрания в основном ходят мамы, и относились ко мне с особым пиететом. А мне было приятно чувствовать себя хорошим папой.

А еще каждую неделю я покупал у бабушек в пешеходном переходе полевые цветы и ставил букет на ее рабочий стол. Я тешил себя мыслью, что делаю сразу два добрых дела: и бабушкам поддержка, и любимой женщине радость. И это грело мне душу.