И такой тут гвалт поднялся, даже и не понятно с чего, орали все, что мужики, что бабы, ну и конечно мальцы, ну, последние, правда, просто с перепугу. Пришлось выжидать, пока шум угомонится…

– Тута, – продолжил Сучок, – важен подход. Первое, надо составить бумагу, а это дело серьезное, на ногах не решишь, поэтому, бабы – геть, домой, хозяйством заниматься! И мелких прихватите, чтобы почем зря по улице не шастали, потому как, дело намечается очень серьезное и не короткое.

Самый большой дом в деревне, не считая конечно, барских хором, был у попа, батюшки Калистрата. К нему-то народ, всем числом и направился. Батюшка Калистрат был мужик с понятием, сам в свое время крестьянствовал, выслушал их на пороге, бороду почесал, да и пригласил в дом, в самую большую комнату.

– Проходите, присаживайтесь, где место найдете.

– Спасибо, батюшка Калистрат, ты бы и сам, присоединился бы к нам, глядишь, подскажешь правильное слово, – предложили мужики.

– Спасибо, на добром слове, и на доверии, конечно, – поклонился поп, – но я от дел мирских напрочь отошел. Однако, пока вы тут делом занимаетесь, я за вас непременно помолюсь, а там, глядишь, Господь подскажет, что делать.

– Спасибо тебе, батюшка…

– Я попадье скомандовал, чтобы она самовар поставила, хмельного не предлагаю, потому как понимаю, что разговор пойдет серьезный…

На том и порешили. Отец Калистрат молиться пошел, попадья его, мать Ефросинья, то есть, вскорости и самовар подала. А мужики, к тому времени и без хмельного гудели пуще разбуженного пчелиного роя…. Перво-наперво, беды свои вспомнили, насчитали общим число сотни полторы и приуныли. Тут, правда, сразу надо сказать, считать они, так себе мастера были, ну еще первый десяток без ошибок, ну второй, если по трезвой голове, а уж что подалее, так вообще тьма кромешная. Чуть было не подрались, но опять Сучок встрял.

– Не дело так, мужики, не дело. Уже вечереет, а мы только попусту воздух мелем. Не так надо.

– А как, – спрашивается.

– А вот правильно было бы, сразу человека сюда посадить, чтобы он сразу же, за нами и записывал…

Грамотеев, понятное дело, в деревне выбор небольшой, пришлось снова к батюшке обращаться, тот спорить не стал, только предупредил, что в светском алфавите не силен, больше церковный разумеет, но для памяти достаточно будет и этого. Матушка Ефросинья к тому моменту уже третий самовар кипятила, так оно, с чайком да матерком, дело с мертвой точки и сдвинулось…

Мужики, между тем, уже следующим кругом по своим бедам пошли, словно запомнить стараются, или, к примеру, от повторений этих, бед их крестьянских меньше становиться…. В общем, дело за полночь. Кое-кто уже дремать настроился, а иные, уже и выспаться успели, и поновой в разговор встряли. А дело-то, как было в самом начале, так все там же и стоит. Тут ведь нашего мужика знать надо, он, когда серьезный разговор затевает, то на одном месте мыслью удержаться не может, он ведь обо всем поговорит, и про урожай, и про скотину, которая то болеет, то мрет, то плодиться перестает. Опять же про молодых, потому как, поколение молодое, раз от раза, все бестолковее становиться, все непочтительнее. За баб, надо пару слов замолвить, которые, тоже, зверь беспородный, чудной, но в хозяйстве, все-таки нужный. Ну и так далее, и тому подобное. Это собраниеисключением не стало, начали за здравие, по упокою прошлись, а конца по-прежнему, не видно. Не известно, чем бы все закончилось, однако, вмешался отец Калистрат…

Отложил бумагу, поднялся, оглядел общество, а мужики расхристанные сидят, мокрые все, в глазах туман, и дух невозможный, тяжелый…

– Ну что, мужички, – поинтересовался батюшка, оглядывая собравшихся, – решили мы вопрос, а то мне пора молиться пришла?

– Какой вопрос, – переспрашивают ошалевшие мужики, и удивленно так, чисто дети, смотрят на отца Калистрата.

– Ой, лапота, ой, бестолковые, – вздохнул батюшка Калистрат, – вы зачем ко мне просились? Зачем меня писать заставляли, почему от хмельного отказались, а, сирые?

– Дык мы это…

– Ну, того…

– А…

– А чего это мы, правда…

Одним словом, ничего они в первый раз так и не решили. Да и во второй раз тоже – просидели с обеда до глубокой ночи без всяких перерывов, да только запутались в словах своих, не говоря уж про мысли, так ни к чему полезному и не пришли. Потребовался третий раз, тут уж сам Бог велел разобраться. Пришли они опять к отцу Калистрату, расселись мирно, спокойно и заговорили, наконец-то, о деле…, уложились всего-то в полдня. Оставалось только красиво переписать бумагу, а для этого…

Глава 3.

А вот этот в любой истории есть, его даже и звать по-другому могут, но он есть всегда. Конечно! Какая может быть история, если нет Ивана, и хорошо бы, чтобы непременно Ивана Дурака…

Этот Иван проживал в избушке на самом краю барского сада. Хотя, как проживал – больше лежал под яблоней, а иногда под грушей или вишней-черешней, зависело от того, что на тот момент поспело. Пробовал лежать в малине, так комары-мошки заели, в крыжовнике – слишком много иголок оказалось, так что лакомился он ими мимоходом. Правда, поначалу на Ивана возлагали кое-какие надежды, может даже намеревались к должности какой пристроить, обучали счету, грамоте и письму, а что касается барыни, матери Клепатры, так она хотела обучить Ивана еще кое-какой науке, но оказалось что годков Ивану маловато, пришлось отложить. Хотя, в свои шестнадцать смотрелся он статным, да еще и красивым парнем, на которого было грех не позариться. Что именно остановило Ольгу Матвеевну, неизвестно, но почему-то смущал ее Иванушка. Вот и погнала она его прочь со двора, подальше от соблазна, а кроме того, сильно он напоминал ей одного офицера, с которым она то ли по молодости, то ли по замужнему одиночеству была в связи…