— Это называется «воображение», — я слегка обиделась за человечество. — Люди с сильным воображением настолько верят в то, что сами придумали, что начинают видеть его на самом деле. У себя в голове.

— Какое бесполезное качество, — фыркнул Иму.

Захотелось его укусить, но я сдержалась. Если он разозлится, никогда не узнаю, чем всё закончилось.

— В зазеркалье смертельно опасно находиться даже взрослому, не говоря о ребёнке или подростке. Поэтому у нас оставался лишь час в день, чтобы изучить её и подготовиться. Выпивать человека до дна сразу — бесполезная трата ресурса. Эмоции нестабильны и почти безвкусны. Жертву необходимо «подготавливать» — сначала лёгкие шорохи, потом неясные тени по углам, отражение в зеркале…

— То же, что ты проделывал со мной! — вскрикнула я, мгновенно начиная злиться. — Ты меня «подготавливал»! Значит, хотел сожрать?!

— Нет. Но этот способ отлично подходил для создания необходимой тебе атмосферы. Твои эмоции лишь приятный бонус.

— Ну ты и…

— Я делал всё безукоризненно, — как ни в чём ни бывало продолжал Иму. — Через несколько дней девочка уже боялась собственной тени. Наставник не уставал хвалить меня. Естественно, существо с серебряной кровью должно быть идеальным.

Он усмехнулся. А я в отчаянии прикрыла глаза. Охотиться на людей, как на диких животных, просто для удовольствия, не ради выживания — от одной мысли злость поднималась. Люди зачастую ничем не лучше, но никто не заслуживает такой участи.

— Когда подготовка завершилась, и наставник уверил, что пора приступать к практике…

Иму замолчал.

— Всё пошло по пизде? — догадалась я.

— Кхм… можно и так сказать. Девочка сама подошла к зеркалу. Смотрела мне прямо в глаза и не испытывала страха, только желание умереть. Я вдруг почувствовал что-то… чего не должен был.

— Что?

— Не знаю. Но её эмоции вызвали во мне такой отклик, что стало больно. Я прервал наш контакт и отступил, наставник не успел остановить. Некоторое время после я не понимал, где нахожусь и что делаю. Только потом осознал, какую ошибку совершил. Жертва видела меня и осталась жива. У нас такое не прощают, казнь — единственное наказание.

Наставник выступил перед Советом, изложил факты и заявил, что меня нужно немедленно уничтожить. Родители не скрывали разочарования и легко согласились бы с его вердиктом, если бы не моя первозданная кровь. Убивать Серебряного — непростительное расточительство, ведь нас очень мало. Даже несмотря на непоправимую ошибку, моя сила очень отличалась от способностей сверстников более низкого ранга. Мне вынесли самый жестокий приговор, какой смогли придумать — неделю в зазеркалье. Это верная смерть, но тем самым мне давали мизерный шанс. Если я выживу, стану непобедимым.

— Так и вышло, да?

— Я не бессмертен. Но за то время, что провёл там, многому научился.

Мне показалось, что он слегка дрожит, и, сама не осознавая, прижалась к нему крепче, делясь теплом.

— Родители позволили запереть тебя там?

— Конечно. Отец исполнил приговор сразу же, на глазах у Советников. Чтобы ни у кого не возникло ни малейшего сомнения в их твёрдости.

— Как же ты выжил?

— Я пробыл там около четырёх часов, когда начала ощущаться сила тёмной энергии. Сначала тело сдавливало, как на большой глубине. Я не чувствовал ни боли, ни страха. Но потом начало казаться, что череп сейчас лопнет, перед глазами появлялись тревожные картины, слышались шепчущие голоса, сводили с ума. К вечеру первого дня я почти не воспринимал реальность. Видел лишь то, что показывало зазеркалье. Неизвестно, сколько так продолжалось — иногда я приходил в себя, тогда становилось ещё страшнее. И вместе с тем, понимал, что не должен испытывать столь сильное отчаяние, мои эмоции неестественны. Но я не успевал подумать об этом, снова и снова погружался в забытье.

Иму опять замолчал. Я хотела бы сказать что-нибудь утешительное, но что тут скажешь? Что это всё пиздец как страшно? Что я в ужасе от пережитого им кошмара? Что я понимаю его чувства? Ощущая лишь отголоски его эмоций, даже представить не могу, кем нужно быть, чтобы выдержать такое и не загнуться!

Я обнимала его, вплетая пальцы в волосы на затылке, легонько поглаживала по шее сзади и тёрлась носом о щёку. Он повернул голову, чуть отстраняясь, посмотрел удивлённо.

— Что ты делаешь?

— Сочувствую, — смущённо покаялась я, понимая, что немного увлеклась и мои действия похожи скорее на приставания, чем на дружескую поддержку.

— Это тоже остаётся для меня загадкой. Человеческое сочувствие. Неужели, чувства можно разделить? Поделиться с кем-то добровольно?

— Конечно. Вот так.

Я придвинулась ещё ближе, не разжимая объятий, и уставилась ему в глаза, мысленно выливая всю свою нежность. Он замер на минуту, а потом его лицо стало медленно розоветь. К моим эмоциям сразу примешалась дебильная радость. Понимая, что он читает меня, как открытую книгу, смутилась ещё сильнее, но взгляд не отвела. Пофиг, он и так знает, что я к нему чувствую. Терять-то нечего.

Глаза Иму уже не похожи на зимнее море. Они стали темнее и теплее, зрачки немного расширились от удивления. Он медленно высвободил руку, которой обнимал меня, взял моё лицо в ладони; и накатило такое тепло, что стало страшно. Я задохнулась, чувствуя, как в груди разгорается жар, к горлу подкатил комок, а сердце заколотилось так, что его, наверное, прекрасно слышно в тихой комнате. Сперва ничего не поняла, а потом дошло, и сразу стало ещё жарче: Иму делится со мной своими чувствами, как я поделилась с ним своими. Откуда в нём столько тепла? Разве он может чувствовать ТАКОЕ?! И нежность, и беспокойство, и желание защитить. И нечто ещё, от чего моё смущение достигло высшей точки. И одиночество. Столько одиночества и боли, что сердце разрывалось.