«Есть вещи пострашнее банальных соплей, — неожиданно проговорил дед, не сводя с меня глаз, — вот скажи мне, Заяц, как ты провел нынешнюю ночь?»

Во мне шевельнулся шкодливый мальчишка, мигом изобразивший в моей голове весьма игривые картинки. Дед только ухмыльнулся в ответ на мои попытки поддразнить приставалу.

«Ты пялился всю ночь на танцы диких тварей, Заяц, — отозвался он, спустя непродолжительную паузу, — это и радует, и огорчает меня. Всему свое время, мой мальчик, всему свое время.»

Знакомая и давно забытая интонация, сопроводившая знакомую и давно забытую фразу, пробудила во мне странные ощущения. Мне нестерпимо захотелось оказаться в загородной резиденции под высокими березами и снова услышать сдержанный и размеренный голос старика Филиппа Ивановича, укоряющего меня за бесполезность и никчемность моего существования.

«Все может очень скоро измениться. — тут же отреагировал дед на мои размышления, — Твари захватили ваш мир, и это не так весело, как может показаться на первый взгляд»

Мне никогда не казалось присутствие тварей в моей жизни чрезмерно веселым фактом, к тому же говорить о мировом господстве тварей было, на мой взгляд, преждевременно. Но даже такую глубокую мысль я не успел донести до нордсвилдского сторожа.

«Это случиться не сегодня, — по-прежнему отвечая на мои мысли отозвался дед, — и не завтра. Но это случиться обязательно, если ты не перестанешь валять дурака, так, как делал это всю свою долгую никчемную жизнь»

С этими словами дед поднялся с сырого бревна и медленно побрел вдоль побережья, с трудом переставляя старые ноги в нелепых уродливых башмаках.

«Твое время еще не пришло, Тихон Филиппович, — отчетливо проговорил дед, обернувшись ко мне, и растворился в предрассветных сумерках».

«Женя, какого хрена ты треплешь языком, рассказывая первому встречному историю моей жизни? — рявкнул я, возвратясь в каморку после утреннего рандеву, — ты ночевал однажды в избушке нордсвиллского кладбищенского сторожа и наверняка поделился со старым наркоманом эпизодами моей биографии, о которых я и сам давно уже ничего не помню!»

Вывалив на ошарашенного Женьку все свои претензии, я резко замолчал и задумался. В моих необоснованных обвинениях со всех щелей торчали нестыковки, и первой из них была история о моем детском прозвище. Женька не мог знать о таких незначительных эпизодах моего детства. К тому же, дед и сам мог наблюдать танцы тварей, блуждая в темноте, а его щемящие фразы просто совпадения. Многие старики говорят с размеренной интонацией, повторяя давно заезженные слова и композиции. И все же, что-то в поведении деда настораживало. Я всегда был далек от разного рода мистических проявлений частной жизни, поэтому принялся рассматривать вопрос с научной точки зрения. На мой профессиональный врачебный взгляд, дед слишком увлекся поеданием веселящих кореньев, а его непонятные словоформы явились отражением параллельной реальности, в которую тот время от времени погружался. Успокоив свое разыгравшееся воображение, я рухнул на жесткое ложе и показательно захрапел, демонстрируя крайнюю степень усталости.

Я продрых до обеда, и после пробуждения мне уже не казалось слишком таинственной предрассветная встреча, а слова нордсвиллского деда виделись мне проявлением старческого слабоумия. Нынешние реалии могли спровоцировать еще и не такой бред, мне часто приходилось слышать от обывателей весьма смелые призывы и горячие речевки. Единственное, что продолжало вызывать во мне тревогу, было поведение Тварей. Слаженность их действий была неосознанная, бессмысленная, но это настораживало больше всего. Мне в голову приходили кое- какие соображения, сырые и не имеющие твердой основы, но они мешали мне жить, и я рискнул убедиться в их ошибочности. Дождавшись, пока привязчивый Варвар скроется с глаз, решая свои бытовые вопросы, я резво покинул каморку и направился в город, проводить сравнительно-поведенческий анализ.

Город встретил меня хаосом и беспределом, впрочем, вызванным поведением вполне разумных людей. Местные, наконец-то возмутившись деятельностью диких и бездействием сильных и значимых, затеяли организовывать стихийные отряды по отражению натиска тварей. В их действиях было мало слаженности, а всю свою энергию мало подготовленные в вопросах стратегии и тактики граждане тратили на громогласные призывы объединяться, рушить и созидать. Конкретики в призывы не вносилось, и я, постояв возле одного такого сборища, медленно направился дальше, изучать обстановку. Пройдя по настороженным улицам довольно длительное расстояние, я выхватил краем глаза темное размыто пятно, стремительно увеличивающееся в размерах. Мне навстречу плыло марево, уверенно и целенаправленно. Оно было точно таким же, какое мы с Женькой наблюдали возле гаражей. Толпа не имела вожака, идейного лидера, руководителя, который бы указывал путь. Так же не было и пути. Марево колыхалось бесконтрольно, но держалось в единой куче, не распадаясь и не проявляя иной активности. Зрелище выглядело жутковато, особенно в тот момент, когда стихийная масса неожиданно дружно остановилась и принялась раскачивать фонарный столб. Не было похоже, что это было конечной целью их маршрута. Столб появился на их пути случайно, и я мог бы сказать, что пробудил в тварях волну гнева. Однако это определение не отразило бы истинную сущность акта вандализма. Твари расшатывали столб нехотя, без особого интереса, но действовали слаженно и дружно. Вырвав с корнем ни в чем не повинный фонарь, толпа бросила его в сторону, и поплыла дальше, совершенно игнорируя мое присутствие. В конце улицы твари натолкнулись на другую толпу, более организованную и состоящую преимущественно из разумных людей. Обозленные граждане активно выместили весь скопившийся гнев на предствителях новой расы, и чем закончилось мероприятие я так и не узнал, хоть и очень хотел. Увлеченный развернувшимися баталиями, я потерял бдительность и не заметил, как стал объектом пристального наблюдения одного из бойцов охраны. Он, не сводя с меня пристального взгляда, что-то быстро сообщил по рации и скрылся в бронированной технике. Постороннее внимание я заметил слишком поздно, но постарался скрыться с глаз до того, как это станет неактуальным.

Вечером в дверь нашего подвала раздался уверенный стук. Гостей мы не ждали, но я был уверен, что нечаянный визит тесно связан с моей незапланированной встречей с представителями власти и закона. Бросив равнодушный взгляд на замершего Женьку, я решительно поднялся и распахнул дверь.

Глава 26.

«Моськин Прохор Степанович?» — донесся до Женьки глухой голос визитера. Тихон важно кивнул и отступил на шаг, пропуская в тесное помещение весьма внушительную фигуру серого цвета. Гость проигнорировал проявленное гостеприимство, и, не сдвигаясь с места, так же неэмоционально прогудел:

«Вы пройдете с нами, Прохор Степанович, сопротивляться не советую, проявлять агрессию тоже. Собирайтесь!»

Тихон советам внял, но время на сборы решил не тратить, и коротко кивнув Женьке, шагнул за порог.

Только когда за ним захлопнулась дверь, до Женьки наконец-то дошло понимание всей глубины развернувшейся трагедии. За всеми бытовыми хлопотами Дергачев совсем забыл, что его невоздержанный брат все еще преступник, совершивший массовое убийство, поправший основы родного законодательства и проигнорировавший святые постулаты общего дела. Озвучив себе все эти грустные, но, увы, очевидные факты, Женька навсегда оставил надежду увидеть когда-нибудь Тихона живым и свободным.