Глава 32.

Долгожданный арест, так нежно лелеемый Дергачевым последние три недели, наконец состоялся, но предполагаемого облегчения не принес. Когда Тихон в компании рослых бойцов скрылся за невзрачной дверью, Женька снова почувствовал себя сиротой. Сейчас он готов был принять любое наказание, любую кару, лишь бы Тихон вновь оказался на свободе. Внутренний Женькин голос опровергал любые оптимистичные сценарии этой поездки, видевшейся Дергачеву финальным аккордом этой истории. Конвоиры проводили Мартына и Женьку чуть дальше и отвели им совсем небольшую комнату, где не было даже мебели.

«Где мы? — прогудел Мартын, тяжело приваливаясь к косяку, — что за шутки, Женя? Кто такой этот Прохор?»

Женька мог бы рассказать о всех исследованиях, опытах и разработках, проводимых Тихоном за последнюю сотню лет, однако все слова привычно растаяли в памяти, оставив барахтаться только одно слово. Оно не давало покоя взлохмаченным Женькиным мозгам и это слово было «Трындец». Женька был убежден, что без вмешательства толстого старца тут не обошлось и клялся себе всеми клятвами успеть придушить урода, до того, как их самих вздернут на рее за непослушание.

Проторчав в неудобной камере бессчетное число времени, Мартын и Женька были выпущены на свободу. Женька не верил своему счастью, ожидая подвоха, а огромный Мартын громко возмущался беспределом и несправедливостью.

«Радуйтесь, что вас не казнили за измену и уголовщину», — наконец не выдержал их сопровождающий, распахивая перед ними дверь на улицу.

От озвученной фразы Женька похолодел, а Мартын только презрительно усмехнулся. На дворе стояла глубокая ночь, таившая в себе разные сюрпризы. Цели были не обозначены, маршруты не определены, и избалованный удобствами Мартын принялся снова упражняться в ненормативной лексике.

«Пойдем к побережью, — потерянно проговорил Женька, не видя других направлений, — с толстым старым стукачом разберемся завтра.»

Мартын только тяжко вздохнул и поплелся следом.

«А все-таки, кем был этот Прохор? — с долей интереса прогудел он, когда серое здание скрылось из вида. — уж теперь-то можно рассказать, а приятель?»

Очевидно, огромному Мартыну было чуждо чувство привязанности и родственной любви, и Женька, устав таскать в себе груз вины и ответственности, монотонно забормотал:

«Прохор мой брат и гениальный ученый. Он много чего знает, он очень умный и грамотный. Правда когда-то давно он отдавал предпочтения веселым пьянкам на дачах у приятелей, а эксперименты ставил просто от скуки. С той поры много изменилось, я считал его без эмоциональным черствым эгоистом, а у него, как оказалось, отзывчивое огромное сердце. Эх, да что там говорить! Он хороший друг. Как-то он раскрыл преступление одного своего лучшего друга, но властям не сдал, оставив того терзаться муками совести. Тихон, то есть Прохор, говорил мне тогда, что провидение накажет Кешу пострашнее, чем это сделало бы правосудие. Так оно и вышло. Господин Шварц, не выдержав терзаний, сошел с ума и загремел в дурку. Все же справедливо, я считаю. А как думаешь ты, Мартын?»

Однако Мартын, видимо, ни о чем таком не думал, вылупив в немом изумлении крохотные глазки на рассказчика.

«Господин, кто? — пробормотал он, — Шварц? Что же он такого сотворил?»

«Ну да, давний приятель Прохора, — легко отозвался Женька, погружаясь в воспоминания, — у него была клиника для наркоманов. Ну вот он и воспользовался ситуацией, избавился от ненужного свидетеля, вколов ему ударную дозу наркоты. Свидетель отъехал, а господин Шварц закопал его у себя на даче. Я тогда работал у него смотрителем, вообще-то я и нашел тогда тело. А Тихон, то есть Прохор, дело раскрыл, но Кешу сдавать не стал. Они дружили потом еще. Ну после того, как Кешу подлечили и выпустили. Ты чего замер? Страшная история? Это ты еще дачу эту Кешину не видел. Вот уж где ужас!»

Вместе с потоком давно неактуальной информации Женьку отпускал накативший страх за Тихона. Сейчас, рассказав давнюю страшилку, Женька был убежден, что все обойдется, что он снова когда-нибудь увидит блудного брата. Однако, на Мартына история Женьки произвела куда более сильное впечатление, чем мог рассчитывать рассказчик.

«Я видел похожую дачу, — пробормотал едва слышно Мартын, — кажется, я видел именно такую, как ты рассказал. Старая заброшенная монструозная дача с облупившимися стенами и обваленной лепниной. Мы с Ксюшей пытались придать ей благопристойный вид, но махнули на все это рукой, посчитав нецелесообразным. Но, видно ты рассказываешь мне о совершенно другой даче, очень похожей на резиденцию моего деда. Тоже, к слову, лечившегося в дурке и владевшего клиникой для наркоманов. Моя бабка рассказывала мне, что дед заболел от чрезмерной нагрузки и проблем на работе. Ни о чем криминальном, к счастью, речи не велось. А ведь как удивительно может повториться история, согласись, Женя?»

К этому моменту Дергачев сумел обрести душевное равновесие и легко согласился с Мартыном, посчитав свои откровения слишком смелыми.

«Конечно, — послушно кивнул он, — Прохор никак не мог быть другом детства твоему деду, это просто забавное совпадение, Мартын».

Так за разговорами они добрались до побережья и уткнулись в покореженный остов знакомого подвала. О ночевке в полураздавленных стенах не могло идти и речи, но больше никаких приютов Женька не знал, а Мартын настойчиво бубнил о желании сию секунду завалиться спать.