Все силы сгребаю, чтобы уйти, когда сын засыпает.

— Проводи меня, — голос звучит жестче, чем хотел бы.

Иначе не получается. Никак. Сам давлюсь этой оглушающей мрачностью.

На улице холодно. Ожидаемо. Но мне супротив природе жарко. Горю.

Огибаем дом, когда резко оборачиваюсь. С шумным выдохом впечатываю Полину в стену между окнами, за которыми ярко горит свет. Ослепляет до жжения в глазах. А я даже моргнуть не способен. Принцесса коротко охает и, теряя маску, замирает.

— Еще любишь? — хриплю крайне тихо.

Она прикрывает веки. Дрожа ресницами, втягивает и закусывает губы.

— Говори, как есть, — очередной, невообразимо тяжелый сплошной выдох боли.

Вздрагивает несколько раз. Отпуская губы, все мое внимание на мгновение на них уводит. Они припухшие, влажные и с каплей крови.

— Да твою ж мать, принцесса… Вырывай!

— Люблю… — шепчет на волне дрожи. — Люблю, Миша… Миша-Миша…

Трескаются гребаные земляные доспехи. Разлетаются, обнажая горящую душу. И голова вдруг окончательно отключается. Осознаю лишь, что абсолютно нагой перед ней. Уязвим впервые в жизни. Но не пытаюсь закрываться. Как бы странно и незрело это ни было, обрушиваюсь на Полину каким-то безумным поцелуем и походу расстегиваю брюки.

Электрическими импульсами прошивает все тело, каждую открывшуюся и недозревшую клетку. Игнорирую то, как массово они гибнут. Взамен сразу же выступают новые.

Скользнув ладонями Полине между ног, варварски рву тонкие колготки. Сдвигаю белье и врываюсь. Приглушенно стонем почти в унисон, но поцелуй не разрываем. Не замечая выбивающего ребра одуревшего сердца, без стартовой паузы принимаюсь двигаться.

В голове смутно мелькают обрывки странных мыслей. Напоминание о том, сколько мне, блядь, на сегодняшний день лет. Понимание, что я ничего подобного никогда бы в здравом уме не сделал. Не во дворе Аравиных, не с Полиной… Да, мать вашу, получается, только с ней и срываюсь.

Нехарактерно. Несдержанно. Дико.

Не готов отпускать, осознавая, что что-то подобное должен был совершить еще два года назад, когда она говорила, что больше не любит. Но сейчас ведь любит. Любит… Любит…

— Повторяй, — требую, стискивая с неоправданной силой.

— Что?

— Что любишь…

— Люблю…

Вижу это со стороны. Сам себя, окрестив безумцем, разрушаюсь и наслаждаюсь.

Размаха в моих толчках почти нет. Не могу надолго покидать ее тело. Вбиваюсь непрерывно и каждый раз до упора, заставляя ее повизгивать и кусаться. Жаль, недолго все это длится. Достигаем пика за жалкие минуты, если не секунды. Интуитивно же счет ведем на годы.

— Полина… — сиплю на пределе эмоций. Пока лечу выше всех адекватных показателей. — Я люблю тебя… — выходит совсем низко. Треть души выплевываю. Но рискую повторить, как только дыхание и прочие показатели идут на спад. — Я тебя люблю.

— Миша… — она так стонет, что, кажется, уже рыдает.

Выхожу из нее, но из рук не выпускаю.

— Этого ты хотела? Забирай. Запоминай. И никогда больше, мать твою, не сомневайся.

— Не сейчас… — шепчет едва разборчиво. — Не надо!

Сосредоточиться на этих словах не получается. Особенно, когда Полина просит:

— Дай одеться, мне холодно.

Около тридцати секунд уходит у нас на то, чтобы привести одежду в порядок. И вроде все волнение должно загаситься. Но сердце продолжает отбивать внутренности.

— Поехали со мной, — выдыхаю громче, чем следует. Но мне как-то совсем похрен, если даже кто-то нас услышит. — Едешь?

— Теперь нет, — оглушает Аравина ответом.

Смотрю на нее ошарашено не меньше минуты.

— Что это значит?

— Поздно, Миша. Ты утром меня отпустил… — голос звучит сердито. — Почему не сказал вчера, позавчера, месяц назад?! Почему тянул до последнего?! Сейчас вообще не к месту! Неважно, Миша!

— Ты, блядь, издеваешься?

— Нет, Миша! Я злюсь! И имею на эту злость полное право. Ты, блин, не сумел себя переломить… Отпустил… Значит, не очень и надо… Заставил себя? Молодец! А мне так не надо!

— Как так?! — не ору, хотя очень хочется.

Нутро разрывает. И я даже жалею, что не являюсь реальным психом.

— Вот так! Будто я тебя вынудила!

Очевидно, что с градом ее эмоций и взорвавшейся внутри меня боли, по знакомому протоколу замыкает. Блок на все. Хоть и рвет изнутри, не выйдет.

— Ты неправа, — наконец, мой голос трещит ледяными нотами.

Не пытаюсь остановить, когда Полина отходит. Делает несколько шагов, неожиданно оборачивается. Смотрит, мать ее, с каким-то новым вызовом. Но я не в состоянии сейчас понять, чего хочет.

— Желаю тебе удачи, чемпион. Надеюсь, ты справишься. А если нужна будет поддержка… — ее голос обрывается.

Закусывает губы и взгляда с меня не сводит.

На самом деле, впервые не представляю, как собираюсь в нынешнем состоянии готовиться и вести бой, но по привычке достаточно холодно ее уверяю: