— Можно я пришлю тебе пальму? Большую. В кадушке. — Барский развел руки. — Вот такую! Они живут долго...

— Не надо, — она сделала шаг к нему...

— Ну так что? — Барский уже одел рубашку и искал глазами галстук. Как ненавидела его Терехова за эту постоянную спешку, за неспособность хоть чуть-чуть расслабиться, отвлечься от забот и тревог, дать ей тот сладостный покой, который был так необходим после...

Евгений переключался моментально. Еще секунду назад огненный и изобретательный до умопомрачения любовник, он вдруг становился сухим и бесстрастным, как телефонный автоответчик. Сама она лежала расслабленная и приятно утомленная. «Ну хоть пару минут...»

— Подожди... — Она приоткрыла глаза. — Почему ты такой?

— Какой?

— Тебе что, было плохо?

— Изумительно! — Он стушевался. — Прости меня, дурака. Все спешу, спешу...

— Сейчас-то куда?

— А, черт! — Он отбросил галстук. Присел на край кровати. — Прости.

Его губы были мягкими, теплыми.

— Прости. — Он погладил ее щеку. — Наверное, когда-нибудь я пожалею о том, что так стремительно покинул тебя, прервал то, что должно длиться вечность. — Евгений улыбнулся. — Человечество — скопище идиотов, озабоченных вещами, которые не имеют в этой жизни никакого значения.

— А что имеет?

— Только любовь.

— Это ты сейчас придумал? Ты ведь яркий представитель как раз этого скопища идиотов.

— Наверное... — Барский открыл шампанское. Пробка вышла из горлышка с легким вздохом: плохое шампанское он не пил. — Ну, за вечные ценности!

— Лукавишь. Но так красиво, что я поддерживаю твой тост.

— Ты умница! И от этого все твои беды.

Терехова потянулась к журнальному столику и поставила бокал.

— Ты предпочитаешь идиоток?

— А зачем же тогда я здесь? Я люблю женщин умных...

— Женщин?

— Женщину! — Барский смутился. — Одну-единственную умную женщину.

— А остальных?

— Без комментариев! — Барский снова налил. — За эту женщину! Единственную и неподражаемую. Красивую, умную, сладкую...

— Но ты же разделяешь мнение Оскара Уайльда. Как там у него? «Женщина не может быть гением — это декоративный пол». Так?

— Уайльд ничего не понимал в женщинах. Он любил только себя. А потом, гениальность — понятие относительное. В каждой женщине своя неизбывная гениальность. Одна гениально шьет, вторая гениально решает школьные задачи для ребенка, третья гениальна в постели, хоть кончила ПТУ по специальности «сантехник».

— А я?

— Ты вне конкуренции! — Барский улыбнулся.

— Трепач!

Они выпили. Чувство досады от того, что Евгений так стремительно вылетел из ее объятий, чуть растаяло.

— Нет, все-таки с мужиками нынче что-то не так. Отвернись! — Лидия встала, набросила на плечи халат. — Не умеете вы получать удовольствие от любви...

— «Вы» — это кто? — лукаво прищурился Евгений. — Вы кого имели в виду? Отвечайте! — Он схватил Терехову и сильно сжал в объятиях. — Кого?

— Отпусти! — взвизгнула она. — Сдаюсь...

— То-то! Кормить будешь?

Пока она накрывала на стол, Евгений с удовольствием следил за ее движениями. Они были ловкими и уверенными. Чуть полноватые руки делали все почти автоматически. Лидия не глядя брала с полки или из холодильника то, что ей было надо. Раз-два-три — и все уже на столе. Порезано, полито маслом.

— Ну так что? Какие проблемы обуревают эту замечательную головку? — Барский принялся за еду.

— Как ты угадал, что обуревают?

— Военная тайна. — Еще в постели Евгений понял, что Лидия не в форме. Она была слишком сосредоточена на чем-то постороннем.

Сама Терехова не притронулась к еде. Ей было достаточно ужина в ресторане.

— Ну, так что случилось? — чуть заглушив голод, вновь спросил он.

— Случилось...

Она в подробностях пересказала перипетии минувшего вечера. По мере изложения Барский становился все более мрачным. Несколько раз бросал на нее тревожные взгляды, нервно дернул плечом.

— Все? — после паузы спросил он.

— Теперь все.

— Да-а...

Она внимательно следила за Евгением, пытаясь понять, что кроется за его нахмуренным взглядом.

— Можно позвонить?

Она пожала плечами.

— Выйди. — От его прежнего игривого тона не осталось и следа.

Лидия встала и плотно затворила за собой дверь кухни. Разговор был долгим и, как она поняла по доносившимся репликам, тяжелым. Лидия не находила себе места. Нервно курила, дважды прикладывалась к коньяку. Но коньяк не успокаивал, не расслаблял.

Барский появился угрюмый и задумчивый.

— Ну?

Он мотнул головой. Молча взял пачку, выщелкнул сигарету.

— Прорвемся. — Глубоко затянувшись, он подошел к окну. — В этой жизни не бывает безвыходных положений.