В отличие от Ребекки, героини Дафны Дюморье, Вилену не хотелось сберечь это воспоминание, заперев его во флакон, как духи, а потом при желании вытащить пробку. Память не тускнела и не выдыхалась.

Путь к тому дому он нашёл с завязанными глазами.

Прекрасный образчик сталинского ампира. С классическим белым фронтоном, с резными венками под окнами и башенкой на крыше. А ещё мемориальная доска на фасаде, под ней-два вазона для цветов. И они не пустуют.

Даже тогда, когда Капитолину арестовали, сюда приносили свежие букеты. Поговаривают, что Капа заплатила за это подношение заранее и на годы вперёд. Сочиняют! Откуда у скромной разнорабочей такие средства?

Когда Вилен Владимирович был здесь в последний раз? — Прошлым летом. И как всегда притормозил у мемориальной доски. Оттуда на мир смотрели умные Генкины глаза. Форма усов, да и характерный прищур делали мужчину похожим на Андрея Тарковского. Его «Солярис» в своё время произвёл на юного Вилена сильное впечатление и даже поспособствовал формированию образа Творца.

Адаев притормозил и, откозыряв теперь вечно улыбающемуся сопернику, пророкотал:

— Салют, Генка!

В какой-то момент правый Генкин ус дёрнулся, а в глазах заплясали… Чёртики не чёртики, но нечто плохо поддающееся определению. И Адаев поймал себя на желании протянуть портрету руку. Но вовремя пресёк его и потянулся к дверной ручке.

Похоже, что их связь не прервалась и после отбытия бывшего коллеги в мир иной. И не то, чтобы Вилен держал на него зло из-за Капы. Нет, причиной была не ревность. Генка и Капа сошлись уже после того, как была поставлена точка в романе молодого сотрудника редакции «Вести Мирного» и метранпажа типографии «Маяк».

Адаев, увидевший впервые Мякушева на пороге своего кабинета в солдатской шинели, и помыслить не мог, что этот прыщеватый паренёк сделает блестящую карьеру — от внештатного корреспондента до редактора главной городской газеты. А потом и вовсе головокружительный подъём — директор типографии, заместитель главы администрации. Завидовал ли он Генке? — Ещё как! Пока тот не попал в аварию. А какая зависть к мертвецу?

Дом с мемориальной доской известен в городе ещё и Шурочкиным огородом- самым гламурным в городе: грядки, засаженные садовой земляникой, овощами и зеленью, обрамлены бордюрами из стриженого самшита, а под ногами похрустывает гравий дорожек. Имеетсяи резная скамейка, по обеим сторонам которой возвышаются декоративные вазы.

В юности Шурочка слыла поклонницей Марины Цветаевой. Кое-кто из горожан утверждает, что шагая по улице по каким-то своим делам девушка декламировала её стихи. Нет, не во весь голос. А так чтобы соблюсти приличия.

Другой источник информации утверждал, что в предпочтении у девушки были строчки о любви, типа:

Сама Шурочка ни в каких-то выдающихся танцах, а тем паче поцелуях замечена не была, большую часть жизни проведя в приёмной директора бумажной фабрики «Заря».

«Скромные, невидные девушки старятся как-то незаметно», — такая мысль посещала многих, кто бросал взгляд поверх плетёного забора, которым посадки под окнами Шурочкиной квартиры на первом этаже отделялись от остального двора.

Шурочка, положив под спину большую расшитую диковинным узором подушку, обычно устраивалась на уже упоминавшейся скамье.

Судя по птичьим трелям, доносившимся из трубки Вилена Владимировича, эта кованая скамья нынче служила местом изоляции для бывшей секретарши самого богатого капиталиста города Мирного.

Окажись журналист сейчас в этом садике, старая дева сначала приветственно помахала бы ручкой, а потом, блюдя социальную дистанцию, решительно указала бы на раскладной стульчик в отдалении.

— Как поживаешь, Шурочка? — Давнее знакомство дозволяло журналисту подобное панибратство.

— Хо-шо-шо…Судя по голосу, на Шурочке была одета маска. — А вы? — Шурочка по давней секретарской привычке соблюдала субординацию и на «ты» не переходила.

— Да грех жаловаться!

— Что в мире делается, Вилен Владимирович? — Голос зазвучал яснее, из чего следовало: маска повисла скорее всего на одном ухе, открыв пожухлый ротик.

— Мор! — мрачно выдавил Адаев и тут же устыдился своего пессимизма. Негоже взваливать дополнительный груз на человека и без того несущего бремя лет.

А Шурочка тем временем тему подхватила:

— Один из сыновей Анастасии Цветаевой тоже умер от инфекции. Давно уже… В гражданскую войну.

«Сейчас оседлает своего любимого конька!»