— Ты завладел моим сердцем уже некоторое время.

Я не мог говорить. Она рассмеялась.

— Я думаю, это было, когда ты скормил той собаке кусочек еды в Венеции.

— Аня.

Прижавшись губами к ее губам, я показал ей то, что не мог выразить словами. Поцелуй тоски, благодарности, облегчения, страсти, бесконечной потребности.

Она снова застонала, ее руки вцепились в мои волосы, прижимая ее тело к моему. Это был самый счастливый, черт возьми, момент в моей жизни, и это было посреди дворца демонической ведьмы, окруженного теми, кто содрал бы с нас кожу живьем — буквально — если бы они узнали правду. Никогда прежде я не пытался защитить столь дорогую мне ложь. Ложь, которая зажгла свет и жизнь в моем демоническом сердце.

На прерывистом вздохе мы отодвинулись друг от друга. Потянув ее обратно на кровать, я лег на бок лицом к ней, обнял ее за спину, чтобы прижать ближе, наши ноги переплелись.

— Я бы предпочёл сделать это голыми, но сейчас не время завершать наши отношения, — она интимно рассмеялась.

— Я думаю, что мы завершили это вполне достаточно.

— Нет. Это был просто секс.

— Просто секс? — она хмыкнула. — Я думала, что это скорее… что-то лучшее, больше, чем это.

Я выгнул бровь и улыбнулся.

— Это было все, Аня. Это было наше начало. Но я хочу быть внутри тебя сейчас, когда мы…

Я не находил слов, пытаясь сообразить, как нас называть. Девушка и парень? Нет. Это было глупо. Влюбленные тоже не отражали всей сути.

Она снова хихикнула и сказала довольно высокомерным тоном:

— Теперь, когда мы посвятили себя друг другу. И друг с другом наедине, ты имеешь в виду.

— Да. — Я поцеловал ее, скользнув языком внутрь, чтобы быстро попробовать на вкус. — Это.

Она обняла меня за шею и уткнулась лицом в изгиб моего плеча. Я прижал ее к себе, мы оба, казалось, понимали, насколько это было ужасно. Это было легко, когда мы рисковали только собой. Но теперь мы рисковали друг другом. Мы рискнули этой новообретенной связью, хрупкой и свежей. Страх потерять это был самым ужасным чувством, которое я когда-либо испытывал.

Так мы обнимали друг друга. Тихо. Ничего не говоря. Просто чувствуя. Когда солнце опустилось ниже, свет в окне потемнел, отмечая, что наше время почти истекло. Затем она задала мне вопрос, на который я не был готов ответить.

— Что произошло между тобой и Максимусом?

Что за вопрос. Тяжело вздохнув, я решил, что лучше все ей рассказать. Я хотел сказать ей. Я знал, что она позволит мне излить душу, и от моего ангела не будет никакого осуждения.

— Сколько тебе лет?

Пауза.

— Пятьсот три.

Я притянул ее ближе, положив руку ей на поясницу.

— Ты просто крошка. Такое чувство, что я граблю колыбель.

Она чуть не рассмеялась, но ничего не сказала, ее рука крепче обняла меня за талию.

— Мне больше четырех тысяч лет. Я перестал считать, как только достиг четырех тысячелетий. — Сделав глубокий вдох, я просто сказал все это. — Как обычно, когда рождаются ангелы, наши родители позволяют ангелам-хранителям воспитывать нас, пока мы не станем достаточно взрослыми, чтобы найти свое призвание. Было очевидно, что мы с Максимусом созданы для того, чтобы быть воинами. Так что мы присоединились. И сражались.

Я сделал паузу, вспомнив, как мы с Максимусом спаринговались вместе, смеясь, когда мы изучали наше жестокое произведение искусства — бой.

— Возможно, ты этого не осознаешь, но демоны существовали всегда. Еще до Падения. Существа, исполненные гнилой злобы. Уродливые, рогатые, больные, гниющие.

Я прижал ее к себе, как будто мог защитить от воспоминаний о тех днях, сражаясь с воплощенным злом.

— Нашей задачей было удержать их в их царстве, в преисподней. Так мы и сделали. На какое-то время этого было достаточно. Но потом началось волнение. Все, что мы делали, это дрались и истекали кровью. Получить царапины и увечья, исцелиться, а затем сделать это снова. Год за годом. Десятилетие за десятилетием. Столетие за столетием. Затем, наконец, некоторые из них выбрались наружу, отважившись войти в царство людей. И вот тогда ангелы наконец обратили внимание на хрупких существ, называемых людьми, и их мир.

Это было так давно, и все же я все еще мог видеть себя тогда. Огромные черные крылья, взмывающие ввысь к земле, когда самое раннее человечество страдало от этих монстров, проникающих в жизнь на земле.

— Мы продолжали бороться, но мы также заметили то, чего никогда раньше не видели.

— Что это было? — прошептала она хриплым и мягким голосом, пронизанным печалью.

— Люди. Радости и удовольствия плоти. Во всех их формах. Мы захотели большего, чем тяжелый труд и битвы. Некоторые в Элизиуме начали бунтовать. Я был одним из них.

— Но Максимус не был.

— Нет. Мой брат был тем, кто вышвырнул меня из Элизиума, сбросил меня лично. Я все еще вижу это разъяренное выражение на его лице.

Мы молчали. Аня погладила меня рукой по спине, словно успокаивая ребенка. Я бы рассмеялся, если бы не было так чертовски приятно, когда тебя успокаивают, когда о тебе заботятся. Чтобы не быть осужденным.

— Ирония в том, что я никогда не хотел прекращать борьбу. Никогда не хотел покидать Элизиум. Я просто увидел недостатки в нашем мире. Мы защищали то, что было хорошо и правильно, но мы никогда не наслаждались этим. Мы никогда не дорожили этим. Все, что мы делали, — это работали, защищались, охраняли, истекали кровью, а потом делали это снова. Мы знали только тяжелый труд, никакой радости. Никакого удовольствия.