– Даже у Иисуса Христа, человека выдающегося и дружелюбного, нашёлся среди апостолов такой, Иегуда, – пришло в голову Рутенбергу.

– А что? Пожалуй, этот герой весьма символический. Спасибо, Василий Фёдорович, за подсказку. «Иуда Искариот» – яркое привлекательное название, – поблагодарил Андреев.

– Хорошо звучит, Леонид Николаевич, – поддержал Горький. – Только прошу Вас, не тяните с книгой. Я уже начинаю компоновать сборник.

– А мы с Максимом сегодня хотели подготовить к печати ещё одну главу его повести, – напомнила о себе Мария Фёдоровна.

– О чём она, если не секрет? – спросил Рутенберг.

– Всё о том же, только тема немного другая, о политических сыщиках. Максим хочет назвать её «Жизнь ненужного человека».

– И Вы, Василий Фёдорович, надеюсь, поможете мне. Я знаю, Гапон желал Вас с ними познакомить.

– Мне такое знакомство не доставило много радости, Алексей Максимович, – горько усмехнулся он. – Один из них в газете «Новое время» удостоился написать, что я был готов по уговору с Гапоном за подобающую плату выдать охранке Боевую организацию эсеров. Подписавшийся под статьёй «Маски» Манасевич-Мануйлов – чиновник по особым поручениям главы правительства Сергея Витте.

Слуги убрали со стола тарелки и расставили чашки и блюдца для чая и кофе. А в середине стола поставили большое блюдо с украшенным ленточками заварного крема тортом. Столовая сразу задышала изысканными запахами шоколада и ванили.

– Это я заказала у моего кондитера, Василий, – сказала Мария Фёдоровна. – Хотела как-то отметить твой приезд.

– Спасибо, «сестра». Давно не пробовал такую вкусноту. Моя жизнь в Европе была весьма скудной, порой даже голодной, и не располагала к праздникам.

Рутенберг вышел на террасу. На остров спустился вечер, и прохладный бриз с моря коснулся его разгорячённого кофе и разговорами лица. Январь даже в этом субтропическом районе всё равно оказался холодным зимним месяцем. А ему хотелось тепла и солнца, которые, думал он, согреют ему душу и сердце. Он услышал за спиной лёгкие шаги и обернулся. Андреев стал возле него и посмотрел в сторону моря.

– Я Вам не помешаю, Василий Фёдорович?

– Нет, Леонид Николаевич.

– Вам повезло сюда сегодня добраться. В январе здесь часто бывают штормы. В такие дни пароходик из Неаполя в море не выходит и остров несколько дней остаётся в плену одиночества.

– Сегодня ехал по острову сюда от пристани. Это какой-то кусочек рая.

– Здесь очень хорошо работается, Василий Фёдорович. Поэтому я не разделяю мнения Алексея Максимовича, что мне помешает послушать необычные истории людей, понюхавших пороху.

– А Вас самого не коснулось пламя революции?

– Не только коснулось, но и обожгло, – усмехнулся, вспомнив что-то, Андреев. – У меня в квартире в прошлом году прошло заседание Центрального Комитета РСДРП. А на следующий день меня арестовали и посадили в Таганскую тюрьму. Мария Фёдоровна обратилась к Савве Морозову с просьбой об освобождении. Меня выпустили под внесённый им денежный залог.

– Я тоже успел посидеть, в Петропавловской крепости.

Рутенберг взглянул на стоящего рядом Андреева. Ему вспомнился один случай из жизни, который мог заинтересовать писателя.

– Давайте встретимся после завтрака. Возможно, у меня будет для Вас кое-что.

– Буду очень рад, Василий Фёдорович.

Они попрощались и Рутенберг, почувствовав лёгкий озноб, вернулся к себе в комнату.

На следующее утро перед завтраком он снова вышел на террасу и стоял заворожённый видом на море и бухту Марина Пиккола. Небо очистилось от облаков и лучи солнца, поднимавшегося с востока, преломляясь в толще воды, окрасили её чистейшими цветами аквамарина и лазури. В столовой уже сидели за столом Горький и Андреев, обсуждая готовящийся сборник. Возле них суетилась прислуга, черноокая девушка из ближнего посёлка, накрывая на стол.

– Доброе утро, Василий Фёдорович, как спалось? – спросил Алексей Максимович.

– Просто замечательно. Наверное, немного устал от дальней поездки. Как прилёг, так и провалился в царство Морфея.

– Я вижу, Вы не преминули полюбоваться нашим божественным пейзажем.

– Не скрою, я даже подумал вызвать сюда жену и детей.

– Знаете, дорогой Василий Фёдорович, своим здесь пребыванием я обязан жене. После поездки в Америку для сбора пожертвований для партии мы вернулись в Петербург. Едва закончил начатый в Америке роман «Мать», как у меня случилось обострение болезни лёгких. Мария тут же собрала меня, и мы приехали сюда. Здесь прекрасный климат.

– Чехов поселился в Ялте, но, бедняга, не сумел поправиться, – сказал Андреев. – Одолел его туберкулёз.

Появилась Мария Фёдоровна и, поприветствовав всех, села рядом с мужем. Прислуга поставила на стол большое блюдо с салатом, тарелки с пиццей и лазаньей, и столовая наполнилась приятным запахом специй и овощей.

– Я думаю, у революционеров всегда есть в запасе экстраординарные истории, с которыми сталкивает их судьба, – красноречиво намекнул Леонид Николаевич и призывно взглянул на Рутенберга.