Вера Николаевна пересчитала гостей, прежде чем встала из-за стола – их было тринадцать, она решила, что это «нехорошо». Таким образом, в ней зарождалось предчувствие грядущей беды.

После обеда сели играть в покер. На террасе накрывали к чаю. Веру «с таинственным видом» позвала горничная Даша. Горничная передала ей «небольшой квадратный предмет, завёрнутый аккуратно в белую бумагу и тщательно перевязанный розовой ленточкой». Оказалось, там был ювелирный футляр, в нём – браслет, «…золотой, низкопробный, очень толстый, но дутый и с наружной стороны весь сплошь покрытый небольшими старинными, плохо отшлифованными гранатами <…> посредине браслета возвышались, окружая какой-то странный маленький зеленый камешек, пять прекрасных гранатов-кабошонов, каждый величиной с горошину». Когда Вера случайно повернула браслет «перед огнём электрической лампочки», в гранатах «загорелись прелестные густо-красные живые огни». С тревогой, уже посещавшей её прежде, княгиня подумала: «Точно кровь!»

В футляр с браслетом была вложена записка. «Великолепно-каллиграфический» почерк ещё до чтения письма показался Вере знакомым. Прочитав первые строки – поздравления с Днём ангела, Вера поняла: «Ах, это – тот!» Адресантом был тайный поклонник княгини «Г.С.Ж.». В записке говорилось, что камни браслета некогда принадлежали его бабушке, зелёный камень – «весьма редкий сорт граната», имеющий свойство защищать женщин от «тяжёлых мыслей», мужчин – от «насильственной смерти». Камни были перенесены с точностью со старого браслета, серебряного, на новый, золотой. Из письма мы узнаём, что его автор семь лет назад писал Вере, ещё барышне, и прежние свои письма к ней он называет в записке «глупыми» и «дикими», теперь же он признаётся, что в нём осталось «только благоговение, вечное преклонение и рабская преданность».

Вера сомневается, показывать мужу полученный подарок и записку, или не показывать.

VI

Вечер был непринуждённым и оживлённым. Густав Иванович сидел за картами, Васючок пел, Анна кокетничала с гусаром.

Князь Шеин показывал в качестве дополнения к своим «сатирическим рассказам» «домашний юмористический альбом с собственноручными рисунками». Последняя история в картинках называлась «Княгиня Вера и влюблённый телеграфист». Василий Львович уже собрался рассказать эту историю. Вера пытается его остановить, но князь игнорирует просьбу жены. Он рассказывает историю, показывая в альбоме рисунки пером и цветными карандашами, изображающие то, как девица Вера получила письмо, признание в любви от «П.П.Ж.», поделилась новостью с родителями и женихом Васей. Через полгода она забыла пылкого поклонника и вышла замуж за «красивого молодого Васю». На этом рассказ не заканчивается, фантазия Василия Львовича развивает историю дальше: телеграфист, переодевшись трубочистом, проникает в будуар Веры, потом в «одежде деревенской бабы» поступает к молодой семье на кухню «простой судомойкой», потом оказывается в сумасшедшем доме и постригается в монахи. В конце рассказанной истории «…он умирает, но перед смертью завещает передать Вере две телеграфные пуговицы и флакон от духов – наполненный его слезами…» Рассказанная история забавляет всех присутствующих.

VII

Вечер. Догорал закат. Профессор, вице-губернатор и один из офицеров, сопровождавших Аносова, уехали. «Дедушка» любовался ранней осенью, наслаждался запахом роз, пил вино и рассказывал истории из армейской жизни.

Генерал собрался уезжать, Вера решила проводить его, но прежде чем уходить, Шеина сказала мужу: «Поди посмотри… там у меня в столе, в ящичке, лежит красный футляр, а в нём письмо. Прочитай его».

VIII

Анна шла впереди с гусаром, Вера – позади, под руку с Аносовым. Генерал рассказал, что в его жизни не было никогда настоящей любви, настоящая же любовь «…должна быть трагедией. Величайшей тайной в мире! Никакие жизненные удобства, расчёты и компромиссы не должны её касаться». Генерала заинтересовала «история с телеграфистом»: есть ли в ней правда. Вера охотно рассказала ему всё: маленький чиновник (об этом он обмолвился в одном из писем), подписывавшийся всегда Г.С.Ж. следил за ней и отправлял письма с точными указаниями тех мест, где она бывала, письма вполне целомудренные, но вульгарные и пылкие. Однажды Вера попросила его в письме «…не утруждать её больше своими любовными излияниями». С тех пор он писал лишь по праздникам. Княгиня рассказала о посылке, которую она получила в тот день, и пересказала «странное письмо своего таинственного обожателя». Аносов предположил, что этот обожатель «может быть, <…> ненормальный малый, маниак…», а может быть, жизнь Веры «…пересекла именно такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины».

За генералом приехал экипаж. В то же время их догнал автомобиль Фриессе, предусмотрительно взявший с собой вещи жены. Густав Иванович довёз Веру до ворот дачи; «…быстро описав круг, исчез в темноте со своим ревущим и пыхтящим автомобилем».

IX

Вера Николаевна вошла в дом, услышала голос брата и «…увидела его высокую, сухую фигуру, быстро сновавшую из угла в угол». Шеин сидел у ломберного стола и чертил по зелёному сукну. Николай Николаевич был возмущён: он «…давно настаивал, чтобы прекратить эти дурацкие письма». Брат княгини решил, что «глупостям» обожателя «надо положить конец», а гранатовый браслет назвал «чудовищной поповской штучкой». Василий Львович не был так решителен, как его шурин. Он даже не знал о том письме Веры к поклоннику, в котором она просит прекратить писать ей, и был уверен, что переписки не было, а писал только тайный обожатель. Однако князь высказался за то, чтобы отослать браслет – Вера согласилась. Николай Николаевич, продолжая гневаться, сказал, что к двум часам следующего дня он узнает «фамилию этого молодчика и даже часы, в которые он бывает дома». Было решено, что на следующий же день Николай Николаевич и Василий Львович посетят Г.С.Ж.

X

Шеин с шурином отправились к господину Г.С.Ж.: оказалось, фамилия этого господина Желтков. «Ах, Коля, не следовало бы этого делать…» – сожалел по дороге Василий Львович».

Желтков жил в низкой, но широкой и длинной, «почти квадратной формы», комнате, круглые окна в ней были похожи на иллюминаторы. Из мебели была узенькая кровать, большой и широкий диван, «покрытый истрёпанным прекрасным текинским ковром», а посередине комнаты – стол, «накрытый цветной малороссийской скатертью». Сам хозяин комнаты был худощав, высок, «с длинными пушистыми, мягкими волосами», «очень бледный, с нежным девичьим лицом, с голубыми глазами и упрямым детским подбородком с ямочкой посредине; лет ему, должно быть, было около тридцати, тридцати пяти».

Василий Львович молчал и внимательно разглядывал Желткова. Николай Николаевич говорил гневно, он вернул обожателю гранатовый браслет, сказав, что давно следовало принять меры, и велел Желткову прекратить преследовать Веру Николаевну. Он также пригрозил возможностью «обратиться к помощи власти» и подчеркнул, что эта мера никогда от обожателя не уйдёт. Услышав о «помощи власти», Желтков рассмеялся, он обратился к Шеину: «Трудно выговорить такую… фразу… что я люблю вашу жену. Но семь лет безнадёжной и вежливой любви дают мне право на это. <…> Но… вот я вам прямо гляжу в глаза и чувствую, что вы меня поймёте. Я знаю, что не в силах разлюбить еёе никогда… Скажите, князь… предположим, что вам это неприятно… скажите, – что бы вы сделали для того, чтоб оборвать это чувство? Выслать меня в другой город, как сказал Николай Николаевич? Всё равно и там так же я буду любить Веру Николаевну, как здесь. Заключить меня в тюрьму? Но и там я найду способ дать ей знать о моём существовании. Остаётся только одно – смерть… Вы хотите, я приму её в какой угодно форме». Он попросил разрешения выйти, чтобы поговорить по телефону с Верой Николаевной, а всё, что возможно передать из их разговора, он обещал рассказать. Василий Львович согласился, но Николай Николаевич был возмущён поведением шурина. Шеин просит Николая успокоиться и подождать: «Главное, это то, что я вижу его лицо, и я чувствую, что этот человек не способен обманывать и лгать заведомо. И правда, подумай, Коля, разве он виноват в любви и разве можно управлять таким чувством, как любовь, – чувством, которое до сих пор ещё не нашло себе истолкователя». Подумав, князь добавляет: «Мне жалко этого человека. И мне не только что жалко, но вот я чувствую, что присутствую при какой-то громадной трагедии души, и я не могу здесь паясничать».

Вернувшись, Желтков сообщает, что княгиня не пожелала с ним разговаривать и просила скорее прекратить эту историю. Он обещает, что навсегда уйдёт из жизни этой семьи, что они больше ничего не услышат о нём и никогда его не увидят. Он попросил Шеина об одном, о ещё одном письме к Вере Николаевне. Шеин согласился.

Вечером Василий Львович передал Вере все подробности встречи с Желтковым. Она не была удивлена, но была встревожена: княгиня почувствовала, что «этот человек убьёт себя».

XI