Шрифт:
Я кратко пересказала ему наш разговор с градоправителем, отмечая, как изумлённо распахиваются голубые глаза херувимчика. И в конце добавила таким тоном, будто открываю ему величайший секрет:
— И даже, возможно, я смогу основать новую лекарскую школу, — и, предупреждая вопросы, сказала: — Буду очень благодарна, если это пока останется секретом, а нейт Лейн о нём не узнает. До поры до времени.
— Я поражён, нейра Эллен, — искренне восхитился Йен. — Вы так молоды, всего на несколько лет старше меня, но говорите так, да и взгляд у вас… — он вдруг смутился, а я подумала, что его куда-то не туда понесло. — … у вас такой взрослый взгляд, такой опытный, словно вы прожили и повидали очень много.
Тут ты, парень, попал в точку.
— Поэтому я думаю, что у вас всё получится. Мне бы не хотелось предавать моего наставника, но я должен узнать гораздо больше, чем он может дать. Я хочу учиться, — твёрдо произнёс Йен. — И мне жутко интересно, что у вас за секретные техники, и чему вас учили в столице.
Кажется, я знаю, кто станет моим первым студентом! Эта мысль заставила улыбнуться. Всё-таки парень хороший, и я с радостью поделюсь с ним всем, что умею сама. Сообщив об этом сияющему Йену, я задала вопрос:
— Чем у вас обрабатывают руки и инструменты?
Юноша нахмурился и почесал переносицу указательным пальцем.
— Ну… моют водой, если они испачканы. Иногда водой с мылом, если испачканы сильно.
Понятно. Значит, никак. Полное отсутствие асептики и антисептики.
Я вздохнула, замечая, как странно на меня смотрит собеседник. Работа предстоит долгая.
— И много ли выживает после операций? А много умирает от заражения крови?
— Примерно половина. Или даже больше… умирает, — печально произнёс он. — Но на то воля Всеотца.
— Понимаешь ли, чтобы пациент не умер после операции от заражения крови, всё, что соприкасается с раной, должно быть тщательно обработано. На грязных руках и инструментах живут особые… эээ…
Я чуть не сказала “микроорганизмы”. Здесь такого слова не знают. По крайней мере, в книгах Эллен я его не встречала.
—…особые болезнетворные частицы. Если их не убить, они проникают в кровь и вызывают… кхм… гниение. То есть заражение.
Так, как на меня глядел юный лекарь, могли смотреть на Галилео Галилея, когда он заявил, что Земля круглая.
— Это вам тоже в столичной Академии рассказали?
— Ну да, — ответила уклончиво. Эх, скоро я научусь врать почти виртуозно. — И не только это, но и многое, многое другое.
Я знала, что будет непросто. Мне предстоит расшевелить осиное гнездо, а это не проходит безболезненно.
И, честно, я боялась повторить путь человека, которым уже много лет восхищалась. Венгерский акушер-гинеколог Земмельвейс пытался изменить взгляды врачебного сообщества. Гениальный врач, призывавший к обработке рук, которая многократно снижала смертность среди его пациенток, оказался непонят. Затравлен, унижен, отвергнут, изгнан отовсюду.
Потому что его открытие переворачивало с ног на голову все устои, ставило под угрозу авторитет врачей всего мира, которые по незнанию своими руками убивали пациентов. Его не захотели услышать, трусливо поджав хвосты, растерзали своего коллегу.
Но теперь у меня есть поддержка в лице градоправителя и тех, кому я помогла и ещё помогу, а это многого стоит.
— Йен, есть один вопрос. Где можно раздобыть известь и много спирта?
Глава 9.
Что ни говори, а союзников иметь полезно. Можно и к градоправителю без записи попасть, и разузнать много интересного. Йен проинструктировал меня, где можно раздобыть спирт и хлорную известь, которые были нужны для дезинфекции. Из извести я собиралась приготовить хлорную воду для обработки инструментов, рук, ветоши и прочего рабочего инвентаря.
Молодой лекарь не переставал удивляться и, кажется, не поверил, что благодаря тщательной дезинфекции можно добиться снижения смертности больных.
— Не попробовав, не узнаете, — сказала я ему, на что он ответил, что вряд ли нейт Лейн позволить ставить разные эксперименты. Всё должно быть так, как он велел — и никакой самодеятельности!
Властный тиран.
Но что-то подсказывало, что любопытный мальчишка попробует. Хотя бы чтобы убедиться, что метод не работает… или же работает!
Напевая себе под нос песню Лепса про самый лучший день, я почти до трёх часов, вся в мыле, гонялась по городу и делала заказы. Пискун удивлялся моей прыти, а потом мы пели вместе — всё равно веселей! Он схватывал всё на лету и порой выдавал такие фразочки, что хоть стой, хоть падай. За ним, как за ребёнком, можно было записывать пёрлы в блокнот.