Бывшего завхоза МВД — бывшего полковника — Игнатова Петра Ильича Вовка по адресу не застал. Вообще, странно, большой же шишкой был, а тут «Марьина роща» и двухэтажный деревянный барак, ну ладно не барак, а дом, но это точно не «Дом на Набережной». Неужели завхоз не мог себе в таком ведомстве нормальной квартиры пробить.

Неправильные люди!!! Всё для государства, для Родины и ничего себе. Сталин вон тоже шинель внукам и сапоги стоптанные оставил. А где дача на Рублёвке, или как у Лунтика — поместье? Нет. Не правильный завхоз, а ещё Аполлонов его жучилой назвал. Какой он нафиг жучило, если живёт в бараке в «Марьиной роще». Улица называлась Шереметьевская. Добирался долго, сначала на метро до станции Маяковская, потом автобусом. Жалко было времени потраченного. Хоть оставайся и жди у подъезда. Ну, раз оказался в таком известном районе, то решил хоть осмотреться. История. Снесут здесь всё и домов нормальных понастроят. Но никакой историей и не пахло. Словно к себе в посёлок рядом с Куйбышевом попал. Кирпичные старые коробки каких-то заводов, бараки, дома старые, видимо ещё купеческие. Ничего интересного. Бандиты тоже пачками не ходили. Как, впрочем, и милиционеры. Домогаров вот не попался. Опять в кино соврали. Обычный промышленный район. Вернулся назад, снова постучал в обшарпанную тёмно-тёмно-коричневую дверь квартиры. Глухо. Как в танке.

Вышел на улицу, прошёл десяток шагов по направлению к автобусной остановке и тут глаз зацепился за стол с лавками в соседнем дворике под липами. Зелени ещё нет на деревьях. Только почки начали раскрываться, но вот липу из-за прошлогодних соцветий с другими деревьями не спутаешь. За столом сидело четверо мужиков и играло в домино. Обычная картина. Одно но. У одного мужчины не было ноги. Подвёрнута штанина чуть ниже колена и рядом два костыля стоят.

Нет, завхоз сделал или добыл, там, себе протез бы, и не на костылях передвигался, а с палочкой. Нет, не может этот лохматый гражданин был полковником. А ноги сами несли к столу. Мужики, как раз сделали рыбу, и дружно гоготали над проигравшей парочкой. Громче всех как раз инвалид и заливался, такой смех картинный, как за кадром в плохих американских комедиях, где зрителям показывают, что всё мол, братан, вот тут надо смеяться. Пора, а то пропустишь смешной момент.

— Извините, товарищи, — подошёл Фомин к столу, — не знаете, где может быть Игнатов Пётр Ильич вон из того дома?

— О, Петро, по твою душу, не иначе комсомольцы опять на собрание в президиум хотят посадить, — мужичок неказистый, что сидел напротив инвалида, тоже инвалидом оказался. Руки левой не было. По самое плечо. Неудобно, наверное, с одной рукой играть в домино. Видимо справляется.

— Вы — полковник Игнатов? — обрадовался Вовка.

— Точно в президиум, — резюмировал однорукий и на удивление ловко, стал себе самокрутку сооружать.

— Я, — ох, ты, а взгляд-то милицейский. Вмиг всего Вовку взглядом этим обшарил и даже на зашитом кармане пальто на секунду задержался.

— Пётр Ильич, мне Аркадий Николаевич Аполлонов вас порекомендовал. Дело у меня к вам есть, — самого козырного туза зашёл Фомин.

— Аполлонов? Не комсомолец выходит? — тоже стал себе самокрутку сворачивать бывший полковник.

— Ну, почему же — комсомолец.

— Спортсмен. Стой, да ты Фомин!? В газете видел фото. — Полковник привстал чуть пересев от края, место Вовке уступая, — Садись. Мужики это же тот самый Фомин из «Динамо» нашего, что чехам победный гол забил. Ну, в «Советском спорте» статья была. Молоток, так им братушкам и надо. Но играли они хорошо. Уважаю. Только и наши молодцы не уступили чемпионам мира. Надо и нам на чемпионат съездить, расколошматите там и их и канадцев хвалёных? — протянул кисет.

Мужики полезли пожимать Вовке руку, хлопали по плечам, потянули к нему кисеты, а невысокий седой мужчина с повязкой на глазу и большим шрамом через всё лицо протянул пачку «Новости».

— Спортсмен же, не курю, но за предложение спасибо.

— Молоток паря! — опять по плечам могутным постукали. Получается, что все четверо инвалиды, у четвёртого тоже руки нет, только обрезана ниже, только кисти не хватает.

Много, даже очень много ещё инвалидов в стране. Миллионы, наверное. Фёдор Челенков читал как-то в интернете, что их (инвалидов) в начале пятидесятых годов всех из Москвы и других крупных городов вывезут чуть ли не за одну ночь в специальные интернаты, созданные в отдалённых уголках огромной страны. На Валааме в том числе. Вот ходили они по улице, милостыню просили или, как эти четверо, в домино играли, а настало утро, и нет ни одного в Москве. Верилось в это с трудом. Тем не менее, в воспоминаниях детства Фёдор Челенков почти не помнил этих инвалидов, какая-то правда видимо в той статье была. Может, и не за одну ночь, но точно вывезли.

— Пётр Ильич, нам бы поговорить, — Вовке ещё к Аполлоновым надо было успеть. Песню очередную разучивать, а эти спортивные воспоминания могли надолго затянуться. Скучно мужикам, а тут такой повод поговорить. С настоящим хоккеистом. Не легендой, но всё же.

— Поговорить? — Полковник с сожалением глянул на доминушки, словно предчувствовал, что прощается с ними. Что не просто так этот хоккеист здоровущий припёрся и жизнь теперь у бывшего завхоза МВД круто изменится, не до доминушек станет.

— Поговорить, — покивал Вовка его невысказанным мыслям.

— Что ж, пойдём, паря. Не ждите мужики. Чувствую, от этого комсомольца так просто не отделаться. Да и ужинать пора скоро. Покедова, — он ловко подхватил костыли и гигантскими шагами кузнечика, прямо по рыжему ещё от прошлогодней травы газону, заспешил к своему подъезду.

Полковник так Вовку вперёд и не пропустил, ну, там дверь в подъезд придержать, сам управлялся. Дошли до двери в квартиру. Не коммуналка же. Квартира. Многие всё ещё в деревнях, где война врезала, так врезала, и в землянках живут.

Игнатов снял с карниза над дверью, лежавший там ключ, и отпёр дверь. Стоит ли закрывать, если ключ вот он, доступен для любого. В однокомнатной, но довольно большой квартире было чисто и опрятно, чувствовалась женская рука. Вовка огляделся, как тут себя ведут, разуваются, тапочки тогда должны быть. Ага, вон стоят, как в музеях, сшитые из куска плотной ткани.