Два всадника, чьи простые кожаные брони на фоне блеска павлиньего наряда командира выглядели начинкой подтаявших по весне белоснежных сугробов, дружно гикнули, рванули в галоп и понеслись прямо на Дениса. Если учесть, что предстал перед ними в максимально жалком виде – всю сияющую новизной роскошь его воинской справы цифровые поляки поспешили присвоить себе, – то с их точки зрения должен был выглядеть на редкость непонятной угрозой. Сами по себе отсутствие сапог и опухшая рожа, конечно, вряд ли могли навести на кого-то жути. Но то, что все это непотребство решило преградить дорогу важному посольству, выглядело как минимум подозрительно. Поэтому желание конвоиров втоптать жалкое препятствие в пыль можно было признать вполне логичным и разумным.

Денис их понимал и даже не осуждал. Не шелохнувшись, он скучающим взором наблюдал за стремительным приближением распластавшихся в полете над дорогой конских тел. И уже даже заранее сжал кулак, чтобы без обиняков и лишних пауз засветить в нос первому же очкарику, который после его виртуальной смерти и, соответственно, возвращения в реальный мир начнет снимать с него все провода и отключать прочие долбаные приборы.

Но кони промчались мимо. Обдав его с двух сторон резким сквознячком, напитанным кислым запахом лошадиного пота и кожаных доспехов. Оглянувшись им вслед, он проследил, как наездники рванули к дальней околице деревни. Видимо, чтобы проверить эту непонятную ситуацию на предмет возможной засады.

Молодцы, чуть не усмехнулся Денис, догадались. Жаль, искать принялись сразу не там. Развернувшись обратно к любимцу местных модельеров, он увидел, что по обоим сторонам от нарядного типа выросли другие вояки. С раскосыми смуглыми рожами, в длинных плотных халатах, обшитых круглыми, как перевернутые блюдца, бляхами. Оба держали в руках короткие луки с уже наложенными на тетиву стрелами. И зыркали по сторонам с таким подозрительным видом, словно не допускали самой мысли о том, что вынутую из колчана стрелу можно не пускать в ход. Пестрозадый щегол преисполненным максимальной величественности жестом поднял вверх руку. Процессия остановилась. Натужно скрипнув, встала как вкопанная и повозка, следовавшая в пяти-шести лошадиных корпусах позади модника. По обе ее стороны тоже ехали вооруженные люди, как, судя по всему, и позади нее. Итого обоз насчитывал около десятка стражников. Если, конечно, где-то чуть поодаль кавалькаду не догоняло пешее подкрепление.

Деловито оглядевшись по сторонам и не заметив ничего такого, что можно было бы принять за хитро расставленную засаду, бородатая хохлома снова вперил грозно поблескивающие под шапкой с меховой опушкой глаза в сторону выросшего на их пути помятого препятствия. Не углядев, видать, никакой угрозы и здесь, лениво кивнул в сторону Дениса одному из лучников.

Тот, ни секунды не раздумывая, вскинул лук.

– Стойте!

Прозвеневший над притихшим селом, которое будто замерло в ужасе перед угрозой смертоубийства, детский голос был здесь совсем неуместен. Звонкое его чириканье донеслось со стороны повозки. Правда, ребенка тут же попытался вразумить и оградить от намечающегося зрелища кто-то взрослый и, должно быть, более сведущий в намечающихся неблаговидных делах. Глухо стукнула дверца повозки, послышалось приглушенное ею хныкание. С довольно милыми для возникшей ситуации нотками капризности.

Модник, впрочем, к этому диалогу постарался прислушаться. Подав лучнику едва заметный знак повременить с экзекуцией, он навострил уши. Видимо, главным он тут был исключительно по вопросам моды и стиля, а никак не по тактическим инициативам.

За спиной послышался нарастающий конский топот. Должно быть, вернулся ускакавший давеча на другой конец села авангард.

«Может, хоть они затопчут», – с возрастающим нетерпением вздохнул Денис.

И именно в этот момент под ноги коней с пронзительным и невозможно противным тявканьем стремительно бросился грязный комок шерсти.

«Или нет».

Мохнатая шавка захлебывалась надрывным лаем и без малейшего намека на инстинкт самосохранения пыталась цапнуть лошадей за ноги. Те, изрядно удивленные, замедлили стремительный бег и недовольно прянули в стороны. Всадники принялись браниться, защелкали нагайки. Но толстобокая дворняга на редкость резво семенила на коротеньких лапках и с удивительным знанием дела всякий раз уклонялась от рвущей воздух расправы.

И вот тут уже никакие увещевания, уговоры и мудрые советы не смогли удержать прекрасный порыв сердобольного ребенка. Деревянно стукнула о стенку повозки решительно распахнутая дверца, и из мягкого уюта крытого возка вывалился звонкоголосый комок в ярком сарафанчике.

– Собачка! Собачка же!

Девчушка, яркий наряд которой по пестроте и дороговизне, пожалуй, вполне мог поспорить с нарядом хлыща во главе процессии, кричала так, словно полагала, что большие дяди в своих скучных взрослых разговорах просто не заметили животинку и теперь совершенно нечаянно могли втоптать ее в придорожную пыль. Длинная коса с цветными лентами била на бегу по спине, брови под расшитым то ли бисером, то ли мелким жемчугом ободком собрались домиком. Звонкий писклявый голосок, как мячик, задорно отскакивал от брошенных хат, словно пуская круги по стоялой воде омута тяжкой тишины, в которую погрузился хуторок.

Следом за малолетней защитницей четвероногих друзей из повозки выстрелил гибкий силуэт. Тоже девицы. Но постарше. И, соответственно, поинтереснее. Штаны тонкой кожи плотно обтягивали ноги, простые, но при этом довольно изящные сапоги позвякивали тонким металлическим фальцетом прикрепленных к ним шпор. Наглухо застегнутая до самого ворота одежда, больше всего напоминавшая приталенное пальто, не особенно скрывала изгибы бедер и талии. Они, а также длинная, где-то чуть ниже лопаток черная коса да открытый взгляд темных глаз были единственными женскими украшениями этой дамы. Ни тебе перстней на тонких пальцах, ни серег с драгоценными каменьями, ни браслетов или роскошных бус, прыгающих на бегу на пышной груди. Ни, собственно говоря, пышной груди. Болтающуюся на перевязи саблю с изысканной гардой в виде переплетенной лозы к предметам женского обольщения отнести все-таки было нельзя.