– Если по мне, то надо просто жить правильно, и не думать, что кто-то о тебе позаботится больше, чем ты позаботишься сам о себе. – сказала Катенька.

– Слова, слова, слова… жить правильно… – досадливо пробормотал Лев Моисеевич. – Все живут неправильно. У жизни нет никаких правил, есть только уголовный кодекс.

– В точку! – воскликнула крыса Маруся. – Жги, дед!!

– Вот ты про меня говоришь, Евпсихий Алексеевич, будто я невозможный циник и бесцеремонный соглядатай. – не обращая внимания на крысу, поддался течению своих переживаний Лев Моисеевич. – А я ведь не всегда таковым был, я большую часть жизни прожил, как весьма чуткий человек, отзывчивый на всякую печаль и боль. Это вот когда моя жена померла – бабка-то, про которую я всё рассказываю, а вы верно думаете, что она была этакой старой грымзой – я сперва повеситься хотел от горя, поскольку любил её, возможно, что и до безрассудства. Даже верёвку приспособил к балке у нас, в сарае, на даче, а только слышу, как где-то радиоприёмник заработал, и в выпуске новостей передают, что над территорией Украины сбили самолёт и погибло триста человек. «Триста человек, – думаю. – батюшки-святы!..» И ведь летели себе, ни о чём таком мрачном не думали, никто им не сказал, что их самолёт находится в районе, опасном для полётов. Думаю, эти люди даже в страшных фантазиях не предполагали, что по ним могут выстрелить из ракеты, пусть и случайно, а жизнь каждого из них – та самая жизнь, наполненная суетливым счастьем и мелочным ворчанием, вечной любовью и мимолётной ненавистью – вдруг оборвётся за считанные секунды!.. «Нет, – тогда я решил, когда всё вот это про самолёт себе представил. – погожу вешаться, поживу ещё сколько мне уготовано, погляжу, как этот мир окончательно сдуреет.» Это я, конечно, от горя слишком цинично тогда подумал; по правде говоря, нет у меня настолько пессимистичного взгляда на мир и его обитателей. Иных людей даже отчасти боготворю, что не мешает мне регулярно офигевать от того, что они вытворяют. Циником быть не просто.

– Простите, Лев Моисеевич. – смутился Евпсихий Алексеевич. – Я не знал, что вы настолько сильно любили свою жену, и её смерть вас основательно подкосила.

– Да уж ладно…

– Кажется, Лев Моисеевич, говорили, что ваша жена умерла от осложнений после перенесённого гриппа? – осторожно спросила Катенька.

– Чего только не говорили, поскольку так надо было говорить, чтоб сохранять секретность. – чуть помешкав, ответил Лев Моисеевич. – Я ведь и подписку давал, что буду утаивать правду до конца своих дней; и ко мне из соответствующих органов сотрудник приходил и убеждал, чтоб я такую подписку дал, чуть ли не угрожал… А всё потому что померла моя Варвара Мстиславовна от бубонной чумы.

– От чего??

– Да вот от той самой чумы, от которой, кажется, уже лет сто не должен никто умирать, поскольку массовые вакцинации населения и хорошие лекарства должны были победить эту напасть. А вот однако же.

– Тогда давайте договаривайте до конца. – насторожился Евпсихий Алексеевич. – Это был частный случай заражения чумой или произошла небольшая эпидемия, о которой власти запретили упоминать?

– Думаю, что частный. Евпсихий Алексеевич, ты от меня многого требуешь, а мне ведь только сообщили причину смерти, даже не стали вдаваться в подробности, где могла заразиться моя Варенька. Хотя, допрашивали очень тщательно, я чуть ли не каждый день, проведённый с Варенькой в течении последних двух лет, припоминал по минутам. Но, думаю, что в тот раз не случилось эпидемии, всё-таки утаить от общества такую напасть по нынешним временам очень трудно. Если в частном случае происходит утечка болезни, то тут легче сохранить всё в тайне – меня вот заставили замолчать, я и молчал. Чтоб избежать паники среди населения – как мне объяснили, и я подумал, что это вполне резонно.

– Это что-то невероятное… – с трудом пытался поверить в услышанное Евпсихий Алексеевич. – Невозможно в наши дни заразиться бубонной чумой, если ты не имеешь прямого доступа к очагу бактерий!.. А если всё-таки возможно, то тогда призадумаешься, стоит ли лишний раз из дома выходить. Тут уж массовая эпидемия всяко лучше.

– Почему это лучше? – вздрогнула Катенька.

– На миру и смерть красна – как говорится! – ответила вместо Евпсихия Алексеевича крыса Маруся, слишком ненатурально корча трагическую физиономию.

– Ну если так.

– Вот, между прочим, крысы всегда являлись главными переносчиками бубонной чумы. – незамедлил сообщить Евпсихий Алексеевич. – Так что ты тут поосторожней с шутками.

Крыса Маруся нервно поёжилась и что-то кисловато проворчала, но вслух ничего не сказала.

– Вот когда я хочу заболеть, то мама строго-настрого мне этого запрещает и говорит, что не будет меня лечить, и тогда я сразу разохочиваю болеть. – сообщила Улинька. – Мама говорит, что сейчас всё очень дорого стоит, и врачи дорогие, и что меня легче похоронить, чем вылечить.

– Неужели ты никогда не болела?.. Бедный ребёнок!! – возмутилась Катенька.

– Нет, я болела кашлем, а ещё я болела соплями из носа, но чумой я не болела.

Катенька с изящным возмущением покачала головой, запрещая даже думать маленькой девочке о возможности заболеть какой-то дрянью, тем более чумой.

– Интересно, Лев Моисеевич, а мысль о самоубийстве, с тех самых пор, не посещала вас хоть иногда? – подозрительно присмотрелся к старику Евпсихий Алексеевич. – Тем более, в той вызывающе-ритуальной форме, когда и самому хочется убраться из жизни, и захватить с собой пару десятков ни в чём не повинных жертв?..

– Нет, Евпсихий Алексеевич, я, наверное, опять разочарую тебя, но виновник трагедии с нашим домом не я. Честно могу признаться, что на первых порах воображал с удовольствием людоеда, как эпидемия бубонной чумы захватывает всю землю до малейшего уголка и уничтожает всех подряд – поскольку ни в чём не повинных жертв (как ты выражаешься) нет, ибо каждый в чём-нибудь да повинен – а в конце концов я один остаюсь в живых на планете и, потворствуя собственной глупости, провожу весь оставшийся срок, катаясь как сыр в масле. Но эти дурные мечтания дались мне всего лишь от беспредельной тоски. Очень скоро не осталось им места в голове, и я приспособился жить без постоянной внутренней боли и ненависти, поскольку умный человек не может ненавидеть сразу всех, а ненавидит кого-либо конкретно. А у меня конкретного объекта для ненависти не было. Так-то вот.

Лев Моисеевич помолчал, пробуя уловить от слушателей, насколько они прониклись его словами.

– Меня, кажется, и не напугала бы эпидемия бубонной чумы, так же как толком не напугала коронавирусная инфекция. – сказала Катенька. – Вряд ли следует в наше время опасаться инфекционных эпидемий ровно так, как их опасались в прошлые времена, когда каждая чума уносила за собой по несколько сотен тысяч жертв. Сейчас всё это лечится вполне оперативно, поскольку поддаётся научному объяснению и фармакологической курации. Вот куда хуже обстоят дела с эпидемиями массовых безумств – что раньше, что сейчас. Как правило, сталкиваясь с подобными сюрпризами, у людей руки опускаются, оторопь берёт.