Раздался звук приближающегося автомобиля, и вскоре подозрительно знакомая машина выехала мне навстречу из-за поворота, светя в лицо фарами. Со смешанным чувством ужаса и досады я узнала машину отца. Убегать куда-либо было бесполезно, да и никуда мне не убежать в таком состоянии. Вместо этого, я встала как вкопанная и, не веря собственным глазам, смотрела, как машина затормозила, и из нее вышел разъяренный отец. Страх сковал меня по рукам и ногам, нервы скрутились в тугой свинцовый комок, который невыносимо давил на сердце.

Подбежав ко мне, отец больно схватил меня за руку и потащил к машине. Несмотря на то, что сил у него было больше, чем у меня, я все же продолжала яростно брыкаться и выворачиваться из его цепких рук.

– Да успокойся же ты, дура, – прошипел сквозь зубы отец, и, развернув меня лицом к себе, с силой встряхнул. От такой «сногсшибательной» встряски моя голова пошла кругом. А может, это было какое-то подобие обморока. Кажется, мои нервы меня все же подвели. Вялую, как после тяжелой болезни, отец меня с легкостью запихнул в машину на заднее сиденье и резко завел мотор автомобиля. Истерзанное потрясениями этого вечера, сознание провалилось в пустоту.

Когда я очнулась, машина неслась по шоссе на довольно приличной скорости. Верх автомобиля был убран, и ветер трепал нещадно мои волосы. Оглядевшись по сторонам на быстро проносящийся пейзаж, я вдруг поняла, что мы едем не домой, как мне казалось. Присмотревшись, узнала эту дорогу. По этому пути мы ездили в гости к бабушке с дедушкой. Они жили в соседнем городе, расположенном еще ближе к морю. Дорога петляла, как серпантин, и отцу стоило вести машину аккуратнее. Но вслух эту мысль я не озвучила. В голове назойливо звучал один единственный вопрос – куда он меня везет? Головокружение еще не прошло, и слабость пока что давала о себе знать.

Я молча наблюдала за тем, как отец, закурил сигарету и, прибавив еще скорости, равнодушно посмотрел на меня в зеркало заднего вида.

– Очнулась? – словно невзначай бросил он.

Во мне вспыхнул слабый огонек паники, смешанной с чувством опасности.

– Ну как видишь, очнулась. А если бы ты меня поменьше тряс, то возможно, я чувствовала бы себя лучше.

Я старалась перекричать свист ветра, и это отнимало немало сил. Удивительно, но эту реплику отец встретил молчанием.

– Куда ты меня везешь? – я почти прокричала, стараясь унять охватившую меня по рукам и ногам дрожь.

– В дом моих родителей, – последовал ответ.

– Зачем мы туда едем?

– Там сделан недавно ремонт и пока никто не живет. Скоро я выставлю его на продажу. А пока ты поживешь там. Сегодня не хочу беспокоить Аню, а завтра она уезжает к сестре на пару дней, и у тебя будет прекрасная возможность спокойно собрать необходимые вещи. За один месяц, уверен, ты найдешь себе квартиру и приемлемую работу, благо, что твое совершеннолетие не за горами. Я больше не собираюсь тебя обеспечивать, ты уже достаточно взрослая, чтобы о себе позаботиться.

Я даже не знала, радоваться мне или огорчаться такому решению отца. С одной стороны, у меня не было желания оставаться жить в одном доме с ним и его женушкой, и тут наши мнения оказались солидарны. Но и уезжать в другой город, пока не окончу школу, мне не хотелось. Как найти стабильную работу, не имея образования, за месяц, в чужом городе, это конечно, вопрос. Черт, да отец с мачехой определенно подпортили мне планы! Ну конечно, тот факт, что я не доучилась в школе, и университет мне теперь не светит, думаю, их совсем не волновал. А мне было крайне досадно и обидно!

– А это решение – сплавить меня в соседний город с глаз долой, приняла, я так понимаю, твоя жена, да? И ты, конечно, согласился! – промолвила я, даже не стараясь укрыть сквозившую в моем голосе обиду.

– Прекрати нудить, – ответил отец, хотя это скорее походило на рык, нежели на голос. – Своим поступком ты сама дала понять, что не хочешь быть частью нашей семьи.

Возмущение вскипело во мне с такой яростной силой, что меня бросило в жар. О каком таком поступке он говорит? Неужели он имеет в виду мой побег? Кажется, он совсем забыл причину, которая побудила меня убежать. А может быть, он вовсе не считает ужасным то, что залепил своей дочери пощечину такой силы, что я не удержалась на ногах? Это предположение кольнуло сердце ледяной иглой боли. Только эта боль была не физическая, а душевная, которая, по моему мнению, была в сто раз хуже. Осознание того, что это сделал единственный оставшийся близкий человек, было настолько невыносимым, что мне стало трудно дышать и вообще о чем-либо думать. Я пыталась себя успокоить, но все было тщетно. Эта пощечина стала для меня ножом в спину. Как же гадко на душе! И это гнетущее ощущение свинцовой тяжести в груди. Облокотившись о спинку сиденья, прерывисто вздохнула и ощутила, как по щекам снова катятся соленые слезы. Хоть я и не любила плакать при свидетелях, и все свои эмоции всегда держала при себе, сейчас присутствие отца меня не сильно беспокоило.

– Господи, как я не люблю эти твои слезы, перестань реветь, – подал голос с водительского сидения отец.

Стрелка спидометра между тем приближалась к отметке «сто двадцать».

– Ну, тогда не смотри на меня, раз тебя так раздражают мои слезы,– парировала я, стараясь говорить как можно громче, чтобы он услышал меня сквозь свист ветра.

– Ты не будешь жить с нами под одной крышей! – вновь заговорил отец. – Мне надоели твои истерики, я хочу наконец-то иметь нормальную семью.

– Ну да, конечно. Ты, Анна и ваш общий ребенок. Я в эту идеальную картинку не вписываюсь. Пофигу, что до этих самых истерик меня чаще всего доводит твоя обожаемая женушка. И вы решили отправить меня куда-нибудь подальше, не спрашивая моего мнения. Я, вообще-то, и не горю желанием с вами жить, но прежде, чем от вас свалить, надо бы окончить школу.