Но в последнее время что-то изменилось, как будто отлаженный годами механизм вдруг начал давать сбой. Сегодня особенно сильно не хотелось идти домой, и Александра Николаевна просто побрела вдоль улицы, погрузившись в свои мысли. Ей вдруг припомнился стих, который она написала много лет назад и в котором были такие строки:

Она вспомнила, что написала его в тот день, когда осознала, что, только отрекшись от своей любви, сможет жить дальше. Тогда она решительно и бесповоротно сделала свой выбор: объяснилась с Виталиком, сменила научного руководителя, а спустя год вышла замуж за своего однокурсника, давно и безуспешно пытавшегося добиться ее расположения. Отношения с Виталиком длились около года, и это время стало для нее неким наваждением, ночным кошмаром, который наконец-то развеялся при свете дня и о котором она старалась не вспоминать.

На научной карьере пришлось поставить крест, но Александра Николаевна никогда не жалела об этом, найдя в семейной жизни благословенный отдых для измученной страданиями души. Двадцать лет она проработала в зоологическом музее, воспитала сына, в котором души не чаяла и который был очень похож на нее не только внешностью, но и чертами характера.

Гуляя вдоль городских улиц и совершенно не замечая окружающего шума, эта зрелая и вполне состоявшаяся женщина вспоминала самые прекрасные моменты своей семейной жизни: поездки к морю, походы в горы, пикники с друзьями и просто тихие семейные вечера с обсуждением событий прошедшего дня. И вдруг ее, как откровение, настигло неумолимое осознание того, что все это осталось в прошлом.

В сорок пять лет Александра Николаевна окончательно решила для себя, что любовь – это непостижимая тайна, которая не принадлежит этому миру, но жить без которой невозможно. Она развелась с мужем, оставила работу в музее и уехала куда-то, навсегда исчезнув из нашего поля зрения.

Однажды утром товарищ Веревкин проснулся как обычно в 7 утра, повернулся с левого бока на правый и увидел мирно посапывающую рядом с ним необъятную жену Ниночку. Он легонько толкнул ее в надежде, что она тут же проснется, встанет, запахнет полы своего парусообразного халата и быстрым шагом отправится на кухню готовить ему завтрак.

Ниночка любила поспать и подобного рода телодвижений не осуществляла, по крайней мере, последние лет пятнадцать. Но почему-то именно сегодня Веревкину очень захотелось, чтобы его окружили прежней заботой, вниманием и, как бы дерзко это ни прозвучало, даже любовью. Чуда не произошло, Ниночка была отгорожена от мира мощной броней жировых отложений и робкого прикосновения мужа даже не почувствовала.

Веревкин перевернулся на спину, полежал в таком положении пару минут, пытаясь понять причину внезапно охватившего его беспокойства, и вдруг явственно услышал голос, раздавшийся откуда-то из глубин его мозга: «Товарищ Веревкин, ваше поведение просто недопустимо»!

Веревкин, проверенный временем и товарищами ответственный партийный работник, член Партбюро завода режущих инструментов, воспринял голос как откровение свыше. Просто потому, что тембр и интонация голоса были очень похожи на голос товарища Покрышкина – первого секретаря горкома партии. Из тех же глубин донеслась еще одна не менее грозная фраза, произнесенная тем же голосом: «Предлагаю объявить товарищу Веревкину строгий выговор с занесением в личное дело».

Как будто небеса разверзлись над головой проверенного партийного работника, и он вспомнил все. Вспомнил, что сегодня ночью ему приснился самый страшный кошмар из всех когда-либо снившихся за те 50 лет, в течение которых он пребывал на этом свете.

Прежде всего, вспомнился очень длинный стол, стоявший в центре огромного зала с высокими потолками и странной лепниной на стенах и тянувшийся от одной стены к другой. Стол был покрыт кумачовым полотном, на котором красовалась нелепая вышивка в виде ромашек, скачущих кузнечиков и мирно порхающих бабочек. Вдоль стола с одной его стороны сидели незнакомые люди с недовольными лицами, одетые в ночные пижамы. Создавалось впечатление, что их только что подняли с постели и из всего своего гардероба они успели нацепить только зеленые галстуки и белые перчатки.

В зале горел очень яркий, ослепляющий свет. Веревкин даже на несколько мгновений зажмурил глаза. Когда он их снова открыл, то разглядел в центре стола товарища Покрышкина и даже немного успокоился. Однако первый секретарь выглядел, мягко говоря, странно. Он был одет в любимый Ниночкин розовый халат, под которым явственно вырисовывался массивный женский бюст. Волосы были накручены на бигуди, а на губах блестела помада отвратительного фиолетового цвета.

«Товарищи, – громогласно произнес первый секретарь горкома, – на повестке сегодняшнего заседания стоит один вопрос – недопустимое поведение нашего товарища по партии». Веревкин оглянулся вокруг и увидел, что он стоит у стены, словно Мальчиш-Кибальчиш перед расстрелом, и кроме него и сидящих за столом членов Президиума в зале никого нет.

А между тем голос, многократно усиливаемый акустикой огромного помещения, продолжал произносить свою обличительную речь: «Я говорю о товарище Веревкине, много лет скрывавшем от нас свою истинную сущность. Однако вчера из надежного источника в горком партии поступил тревожный сигнал. Оказывается, что вышеупомянутый товарищ ворует пирожки из партийной столовой, заставляет свою жену продавать их за углом и тем самым дискредитирует светлую память каждого коммуниста о великих вождях, указавших нам верный путь в светлое будущее».