Испанец стоял молча. Он уже понял, что бой выигран. Позади ,хоть ещё и держали оборону какие-то три фигуры, возки уже разомкнули, и минуя тамошнюю толкотню к оставшимся на ногах Бобру и Алтыну, к сидевшим у возка Кукишу,заряжавшему пищаль, и мёртвому Даниле, , бежали разношёрстныё "лифляндские дворовые".уже торжествуя победу.

Фуэнтес улыбнулся Ивану, и запустил правую руку за спину, доставая дагу:

–Ну что парень ,закончим наше дело!?

Иван не понял речи своего врага, но понял, что тот предлагает продолжить ,и принял позицию.

И тут, в который уж раз, грянул над дорогой нестройный залп, и вслед за ним, послышалось "гойда", лошадиный топот, и свист сабель. На маленьком пятачке все замерли. а потом, как во сне. Иван от потери крови слабел, ворвался между возками сотник Телепнёв со стрельцом, и начали они обрушивать удары на растерявшихся разбойников. Те, что окружили боярина, Беду и стрельца Ерёму, побежали обратно в щель, между возками, которая хоть и стала шире после того как возки разомкнули. но не настолько, чтобы пропустить всех стразу. Лихие люди застряли. а Ерёма принялся крушить их бердышом.

Фуэнтес кивнул Ивану на прощанье, сказал:"Th'u ert g'odur kappi.Gaeti verid spaenskt!" [ Примечание: Ты хороший воин. Мог бы быть испанцем. Пер.с исп.] ,и пригнувшись стал быстро пробираться к лесу.

Телепнёв повернул своего коня, осмотрелся. Бой утих уже. Пораженные внезапной атакой не известно откуда взявшихся "красных кафтанов" "лифляндские дворовые" улепётывали кто как горазд, думая что ударило по ним не меньше сотни, и теперь за ними идёт погоня.

–Не гонитесь за ними, пусть уходят!
– крикнул сотник спрыгивая с коня.

Иван уже сел рядом с Кукшем, почти обнимая поднятый кожух со знаменем. посмотрел на убитого товарища. Глаза у Данилы были широко открыты, будто бы от удивления.Иван, со стоном. Повернулся и смежил веки погибшему стрельцу. Алтын стал вновь маленьким и не заметным, канцелярским работником, полусогнутым от вечного радения над бумагами. От дальней стороны шли к ним боярин с Бедой, да стрелец Ерёма волочил извивавшегося пленного, лопотавшего на непонятном языке.

С другой стороны стали подъезжать стрельцы. Двое пришли пешими ,толкая впереди себя, не высокого человека, в кафтане без рукавов. Он огрызался на толчки, и кричал на немецком:

–Не сметь ко мне прикасаться! Я ливонский рыцарь, я сам пойду.

Иван присмотрелся. Телепнёв даже присвистнул, хоть и знал, что от свиста всякие несчастья случаются.

–Это же тот, с постоялого двора!

–За вожака он у них.
– сказал Иван.

Из немецкого возка высунулся бледный дьяк Телятьев. спросил:"Закончилось? Чей верх?"

Укоризненно посмотрев на него, боярин Окороков проворчал:

–Не больно же ты радеешь за царское дело, чернильная душа!

–Я не воин! Однако же мой человек вызнал, что нас ждали, и цель их -он ткнул пальцем в пленённого "барона"-было забрать царское письмо!– тут Кручина поднял руку, сжал в кулак ладонь, и выставил указательный палец вверх -Измена государю!

–Так значит! Так пытать надо разбойника, да вызнать кто его послал! Слышишь аспид, вот тебе руки то за спину завернут, да на дыбу!– крикнул Окороков в лицо "барону"

–Что говорит этот московит! Что вы хотите от меня?!-вопрос Гуго был обращён к Ивану.

Его рану осмотрел Бобёр, сказал:"Бывает и хуже. Исподние чистое располосуем, и перевяжем. А там конечно лекарь нужен".

А "барону" Иван ответил:

–Пытать тебя будут, калёным железом. Сейчас подкову с копыт у коня оторвём, нагреем и к жопе твоей приложим. Понял?!

Глаза Гуго поползли из орбит:

–Вы не можете! Я ливонский рыцарь!

–Что он говорит?
– спросил Телепнёв.

–Говорит, что он местный дворянин. Нельзя его пытать!

–Ну чего там?
– в свою очередь спросил боярин Окороков.

–Говорит пытать его нельзя, он из благородных. Дворянин.

Окороков всплеснул руками:

–Вот ведь! Ну так свезём в Ригу, пусть посмотрят какие у них дворяне, да допытают кто его послал на дорогу хитничать!

Тем временем Михей Бобёр порвал исподнюю рубаху, и сделал перевязь для левой руки Кукиша, она у него висела безвольно, и левое плечо болело так, что бывалый воин постанывал. однако только легла его рука в повязку, тот час вспомнил он про товарищей и указал Бобру взять у него из сумки чудодейственную мазь, которую уложила ему в дорогу его заботливая жена.

И тут опять заорал малый, совсем ещё молодой, лет пятнадцати парень, которого притащил Ерёма.

– Laujiet man iet, onkuli, es neesmu pec savas gribas! Tevs sazverejas ar Kasparu un sutija mani ar varu! Vins teica, ka jus sanemsiet labu maju, un santimu, lai apprecetos pats! Atlaidiet! [Примечание:Отпустите меня дяденьки, не своей волей я! Отец с Каспаром сговорился, и силой меня отправил! Сказал добудешь для дома добра, и себе на женитьбу грошей! Отпустите! Пер. с лат.]

Парень почти плакал. Все смотрели на него безучастно, все устали, и казалось бы даже не потрудились бы взойти на Ковчег начнись сейчас потоп.