Не менее взволнованная барышня поспешила выведать у остальных жителей судьбу милой старушки. Ида выбежала из пустующей бледной комнаты и отправилась на поиски живой души.

Удача ждала Иду недолго, и вскоре фрейлейн встретила спокойно идущую ей навстречу худощавую, с маленькими неприветливыми глазками, медсестру, которую чуть ли не сбила с её и так тонких ножек добродетельного призрака.

– Здравствуйте, простите, вы не знаете, куда пропала Антонина Семёновна из восьмой палаты? – нервно, запинаясь на каждом слове, спросила дева.

Медсестра размеренно остановилась и, изучая высокомерным взглядом Иду, ответила:

– Никуда она не пропала, - с ледяным равнодушием, отточено говорила женщина в белом одеянии, - Антонина Семёновна была по собственному желанию переведена в другую палату. В восьмой её слишком сильно дуло, если вам интересно. Сейчас лежит в третьей, на первом этаже.

– Спасибо! – послышалось у боковой лестницы. Эхом раздался дубовый стук каблуков, становясь слабее и слабее и, в конец, спустя минуту, глухо затих окончательно.

Медсестра механически повернулась, жёстко и громко спросив:

– Но… кто вы?!

***

Ида сбежала с ложной дороги и молниеносно очутилась в дверном проёме, над которым красовалась крупная цифра «3». Девушка, отдышавшись, придя в себя и вспомнив о вежливости, робко постучала, ожидая ответа.

– Кто это? – прохрипел чей-то раздражённый голос.

– Это Ида. Бабушка, я могу войти?

– Что ещё за Ида?

Грустный скрип кровати раздался в тишине, создавая в мыслях обеих женщин непонятную пропасть.

– Я. Твоя внучка.

С правого края комнаты показалась маленькая старушечья голова, которую, словно нимбом, опоясывал пух белых, слегка сероватых, волос, видневшийся на свету. Подслеповатые, блёклые глаза тупо смотрели вдаль, слегка приоткрытый, с пересохшими губами рот будто издавал неслышимый звук или пытался что-либо произнести, а вопросительное выражение лица достигалось лишь за счёт тонких, почти невидимых бровей. Пожилая дама, вероятно, разглядев лицо девушки, стоящей напротив неё, нахмурилась и посмотрела осмысленно и строго прямо на Иду.

– У меня нет внуков, - прохрипела печальным и, вместе с тем, вызывающим тоном, не требующем опровержения сказанных слов, старуха.

Ида была шокирована.

– Нет! Бабушка! А как же я? А Феликс? Петра? Озетта? Артур, Герда, Людвиг? А как же маленький Отто?.. Бабушка, ты не помнишь нас? Мы приезжали к тебе на Рождество год назад. Мы всегда приезжаем к тебе на Рождество и Пасху.

Женщина недоумённо смотрела на Иду, пытливо ища в её лице знакомые черты.

– Что ты говоришь, милочка? Я впервые тебя вижу, а тех имён я и не слышала ни разу. Я не твоя бабушка.

– Но бабушка… Но я… я не могла ошибиться!

Голубые глаза девы, словно мраморные, античные вазы, наполнились влагой. Не в силах сдерживать внезапный поток слёз, юная барышня заплакала, прикрывая покрасневшее лицо мягкими ладонями. Однако, чуть поразмыслив и опомнившись, Ида спросила:

– Если вы не моя бабушка, скажите, пожалуйста, как вас зовут?

Старушка перевела взгляд в сторону, припоминая ответ и готовясь вот-вот произнести, развеяв сомнения вопрошающей. Придя к умозаключению, бабушка промямлила:

– Меня… Хм… Меня зовут… Милочка, в моём возрасте я всё забываю… Меня зовут Антонина… М… Вроде, Антонина Владимировна… или… нет. Антонина Ивановна…

– Антонина Семёновна! Нет, ты моя бабушка! – оживилась непризнанная внучка, но, смутившись, промолвила, - Ты просто… не помнишь.

Ида подошла ближе к старушке, отчего последняя боязненно шелохнулась. Девушка продолжала, ласково взяв трясущиеся, неуверенные в движениях руки пожилой дамы в свои:

– Бабушка, посмотри. Разве ты не помнишь меня? Я приходила к тебе не так давно, месяц назад. Ты говорила, что всё забываешь, что у тебя болят ноги. Тебе тяжело было ходить, и я помогала тебе с этим. Тогда ты узнавала меня. Ты сказала, что я изменилась, повзрослела, но всё такая же улыбчивая…

– Прости, деточка, не узнаю я тебя, - прервала ровную и убедительную речь Иды, старушка, - Впервые тебя вижу, хотя на кого-то ты похожа. Когда-то у меня была дочь. Ты на неё немного похожа. Прости, милочка, кажется, я не твоя бабушка. У меня нет больше родных. Мой муж умер в 1886 году, а дочь – от туберкулёза в 1893…

– Нет! Нет! Мама жива! – восклицала Ида, возобновив течение прозрачных холодных слёз, - Бабушка, твоя дочь не умирала. От туберкулёза умер твой сын, Илья.

– У меня не было сына, - с удивительным спокойствием, пространно и кратко ответила Антонина Семёновна, - и внуков не было. Деточка, у меня нет родственников. Одна я осталась смерти ждать.