– Георгий Мусаевич, вам ли не знать, что вся психиатрия балансирует на грани догадок и совпадений? А мы только сейчас с помощью достижений в нейробиологии и нейрофизиологии можем маломальски на что-то ответить. Мы по-прежнему знаем меньше, чем не знаем, и все наши лекарства – это костыли для людей, у которых нет проблем с ногами. Но мы заставляем их использовать эти костыли вместо того, чтобы напоминать, что они умеют бегать, и… – что-то меня понесло, я уже говорил то, во что сам не совсем верил. Ризо кивал, но, видно, не всё понимал.

– Дорогой Павел Алексеич, товарищ, давай без софистики, не грузи меня, я уже слишком стар для нового. Ты пришёл за благословением?

Ризо вопросительно уставился, скрестив руки на груди.

– Можно сказать и так…

– Дерзайте, мой друг. Но больше так не делайте. Вы вольны поступать как считаете нужным, просто помните об ответственности.

Серёжа лежал, укрывшись с головой одеялом. Кости, обтянутые бледно-серой кожей. Руки согнуты и прижаты к телу, челюсть сжата, немного выдвинута. Серёжа лежал, поджав ноги под себя.

Я придвинул стул и уселся. С чего начать? В палате никого – обед. Я осмотрелся, вздохнул. Встал. Подошёл к зарешеченному окну.

– Ммм, скоро осень. Я… Ты любишь осень, Серёга? – Я посмотрел в сторону койки. – Помню, мы с отцом в начале сентября сплавлялись по Днепру. У нас была маленькая синяя надувная лодка, норвежская, добротная. Мы загружались в пикап дяди, он вёз нас на дачу за сотню километров от дома, в деревню под Могильском. От домика до реки было пятьдесят метров. Холодным утром под карканье ворон мы спускались на воду, над которой парил туман. Течение подхватывало и несло в сторону дома по жёлто-зелёному коридору мимо деревушек, полей и лесов. К полудню мы уже раздевались до маек и нежились на последнем в году солнце. Прибивались к маленькому островку или дрейфовали, жуя бутерброды. Забрасывали удочки. Однажды я словил сома, представляешь? Видел когда-нибудь? Как же мы его тянули! Чуть не перевернули лодку. И после долгой возни, когда увидели этого монстра, больше метра, папа сказал, что нужно его отпустить. А я уж начал представлять, как удивится мама. Рыбина несильно пострадала. Пока папа покрывался испариной и держал его, я вытаскивал крючок. И, возможно, впервые ощутил настоящую жалость. Я смотрел в глаза этой рыбине и будто чувствовал её боль. Да… С тех пор я не рыбачил, Серёжа.

Я замолк, посмотрел на часы на руке:

– Вот и ты там, Серёжа, где-то в своём мозге, рыбина на крючке. Я должен тебя освободить. Нужно определиться: туда или сюда. И я не знаю, что лучше. Ответь мне. Может, расскажешь про своего отца?

Никаких движений.

– Или про мать?

Я потёр глаза. Есть ещё пара минут. Что могло бы разбудить мозг самца homo sapiens? Самка? Ну ладно.

– Я познакомился с офигительной красоткой, – прошептал я, наклонившись к уху Серёжи. – Хочу прикоснуться к её голой коже. Я представляю, как она стонет, когда мы занимаемся сексом, как ритмично подскакивает её упругая грудь. А ты спал с по-настоящему красивыми женщинами, Серёга?

Молчание. Что я делаю? Я откинул одеяло, посмотрел между ног Серёжи – никакой реакции, чего и следовало ожидать.

– Ну что ж, до завтра.

Я похлопал по худому плечу и поспешил в свой кабинет.

В субботу Вера снова объявилась на пороге. Из-за её спины выглянула Катя с пакетом в руке, в другой держа бутылку шампанского. Не успел я опомниться, как они вихрем влетели в квартиру.

– Так, к чёрту все дела, доктор, пора отдыхать! – сказала Катя, смело направляясь на кухню.

Вера извиняющимся взглядом с полуулыбкой посмотрела на меня.

Женщины хозяйничали на кухне, пока я судорожно прибирался в зале, вкладывая закладки в книги, подбирая с пола документы и обёртки от шоколадок.

– Уютненько у вас, только видно: женской руки не хватает.

Катя осматривает комнату, усаживается с ногами на диван. Она в длинной кожаной юбке, поэтому ей приходится немного подтянуть её вверх. Я украдкой смотрю на её смуглые гладкие ноги.

– Мне хватает моих, мужских.

– Как же я задолбалась сегодня. Так, Павел, открывайте же шампанское, а мы пока нарежем фрукты, – распоряжается Катя.

Минутное оцепенение прошло, и я решил, что лучше смириться и пустить всё на самотёк.

– Я вообще не пью, чтоб вы знали, – пытаюсь отвертеться от третьего бокала.

– А как же ты расслабляешься, доктор?

– Ем шоколад и смотрю мультфильмы, катаюсь, – я киваю на стену, где висит велосипед.

Девушки смеются, похоже не совсем веря в такой досуг.

– А вы давно дружите? – спрашиваю я.

– Мы вместе учились. Вера была самой умной в классе, я всегда удивлялась, как она всё успевает. Восхищаюсь ею до сих пор.

– Всё просто, мама-тиран. Расписание. Контроль, вплоть до минуты. Запрограммированный робот, – весёлым тоном поддерживает Вера.

– Потом я стала врагом номер один у её мамы, потому что вырвала Веру из матрицы, показав другую жизнь.

Женщины переглядываются. Вера хохочет.

– Простите, вспомнила эту «другую жизнь», – Вера делает жест пальцами.

– Секс, наркотики и рок-н-ролл? – спрашиваю я.