Шрифт:
– Да уж, тоже изрядно упрям был старикан, – мгновенно согласилась мать, ероша коротко стриженные волосы на затылке Власа. – При государыне Екатерине Алексеевне уже вовсе в домовину глядел, на девятом десятке, а всё на войну норовил сбежать, турецкие корабли абордировать, отец рассказывал.
Влас весело фыркнул, представив пращура – почему-то в широченной домотканой рубахе распояской, с раскосмаченной, бьющейся по ветру бородой. Широкий и костлявый крупноносый старик легко лез по верёвке сквозь чад чесменского пожара на борт турецкого многопушечного линейного корабля, зажав в зубах длинный абордажный нож и целясь перехватить фал трепещущего султанского флага, алого с золотым полумесяцем. А следом за ним, не поспевая, роняя треуголки в воду и подсаживая друг друга, карабкались зелёномундирные солдаты русской морской пехоты.
Мать тоже рассмеялась, уже совсем отойдя от гнева – видимо, поняла, о чём подумал мальчишка.
– Ладно, ступай спать, – сказала она, но Влас покосился на восточный край окоёма, где едва заметно начинала алеть тонкая полоска зари, и мотнул головой:
– Не. Поздно уже, спать-то осталось всего-ничего, лучше и вовсе не ложиться. В море на карбасе 14 отосплюсь потом. Собери пожевать лучше чего-нибудь на скорую руку.
Он успел вовремя. Солнце ещё только выглянуло ало-золотым краем из-за низкого скалистого окоёма, осветило взъерошенную утренним шелоником 15 воду и угрюмо лежащие в ней чёрные камни, похожие на усталых моржей, когда Влас торопливо подошёл к морскому берегу.
14
Карбас – парусно-гребное промысловое и транспортное судно среднего размера у поморов и в Сибири в XV – XX вв., беспалубное, с заострёнными оконечностями и прямыми вертикальными штевнями, 3 – 10 вёслами и 1 – 2 парусами. Длина – 4 – 9 м, грузоподъёмность – 600 – 1000 кг.
15
Шелоник – юго-западный ветер в лексиконе поморов.
Четыре Спиридоновых карбаса стояли у самого среза воды на песчано-илистом берегу, и мелкие волны с негромким хлюпаньем разбивались об их борта. Добро хоть не в самой Онеге Спиридон живёт, – порадовался про себя, подходя, Влас. А то пол-дня бы до моря ещё по реке тянулись, да у Кий-острова ночевали бы. А тут – добро, столкнул карбасы на воду, поднял паруса, да под шелоник-то и погоняй до самого Мурмана.
– Пришёл? – неприветливо спросил Спиридон. Утром вся вчерашняя спесь и шутливость хозяина куда-то девалась, да и не с чего было ему шутить-то – дело затевалось серьёзное. Покрутчики сгрудились около карбасов, дожидаясь распоряжения, снасти были уже уложены. – Долговато собирался, уже всё погрузили без тебя. Будешь на моём карбасе, чтоб, если что, сразу за вихры тебя.
Влас не обиделся – Спиридон встречал его такими словами уже третье лето подряд. И хотя мальчишка Смолятин уже и в прошлом году не давал никакого повода, чтобы драть себя за волосы, Спиридон всё равно глядел на него недоверчиво, то и дело бурча что-то себе под нос про избалованного барчука, словно и не нырял в детстве с Власовым отцом взапуски, и не знал, что Логгин дворянином-то стал совсем недавно.
Привычка.
А привычкам в море изменять – последнее дело. Всё равно, как не помолиться перед важным делом. Или встать с левой ноги.
Их не провожали – Спиридон не любил бабьего воя, да и примета дурная. Вот встретить добытчиков с моря – дело другое.
– Ну что, все, что ли? – купец придирчиво и хмуро оглядел покрутчиков, коротко кивнул сам себе, словно подтверждая. Щёлкнул пальцами, протянув руку. Кто-то из покрутчиков вложил ему в ладонь большую, едва ли не на полкоровая, краюху хлеба, густо присыпанного сероватой северной солью крупного помола. В пальцах Спиридона возникла невесть откуда медная монета.
Алтын.
Чуть потемнелая и схваченная по краю зеленоватой патиной, монета терялась в корявых с тупыми широкими ногтями пальцах купца. Спиридон впихнул алтын в сероватый хлебный мякиш, широко размахнулся и швырнул краюху в воду, стараясь угодить как можно дальше от берега. Купец поклонился морю, бормоча скороговоркой, просил Рачьего Царя не гневаться, покрыть милостью и наполнить сети и перемёты, провести стороной бури и тороки 16 . Окончив бормотать и кланяться, Спиридон выпрямился, размашисто перекрестился и махнул покрутчикам рукой:
16
Торок – шквал у поморов, внезапный резкий порыв сильного ветра.
– Ну, ребята, с богом!
3
В воздухе тонко и многоголосо звенел гнус. Вился тучей – молись, чтоб хоть маленький ветерок потянул. Впрочем, на море без ветра не бывает. Лёгкий шелоник тянул и сейчас, сдувал мошку и комарьё.
Влас, стараясь шевелиться плавно (ничто так не заметно глазу, как резкое движение!) поправил на голове валяную шапку – она сбилась набок, и мошка трудолюбиво шпарила ухо. Мимоходом посетовал на себя: «Нет, не быть тебе, Власе, великим воином или охотником, раз ты немножечко времени комариные укусы стерпеть не можешь». Покосился на песчаную косу, где между крупных и мелких валунов и корявого плавника шевелился морж, вздыхал и ворочался с боку на бок. Спугни зверя – и нет его.
Но морж пока ничего не чуял. И не замечал. И мальчишка осторожно продвинулся ещё на сажень. Приподнял голову, прикрытую поверх шапки тюленьей шкурой. До моржа оставалось всего пять сажен. Теперь было можно!
Всё так же плавно, затаив дыхание (не спешить!), Влас подтянул поближе и поднял ружьё, сработанное карельским мастером из Онеги. Как и все поморские ружья, оно было с сильным и дальним боем, но к нему надо было приноровиться. Не вдруг и попадёшь.
Приноровился.
Он поймал дулом голову моржа, взвел курок, затаил дыхание. Нажал на спуск, тикнул кремень.