– Живой?! – с облегчением крикнул Шурка. Эва, даже и боярином позабыл обозвать, – отметил про себя с ядом Гришка, коротко и зло рассмеялся и крикнул в ответ:

– Еле-еле душа в теле!

А кто-то ехидный, тот, кто совсем недавно шептал ему в душу про барчука и его подхалимство, сказал за спиной вредным Савкиным голосом: «Радуется ворёнок, что не разбил барчук голову, что отвечать не придётся за него, ни спиной, ни головой!». И Шепелёв с усилием задавил в себе ехидную мысль.

Нечего.

Подскакали остальные, весело прыгали в воду, скакали вокруг двух вожаков, расплескивая мутные волны и распугивая карасей и раков.

Каждый норовил подойти к Гришке поближе и восхищённо сказать: «Ну ты даёшь!» или «Ну и зверь он у вас!», а то и процедить сквозь зубы: «С таких-то животов можно таких коней покупать да гонять». Впрочем, последнего не сказал никто, просто Гришке Шепелёва опять послышался Савкин голос – ленивый и чуть гнусавый, с врединкой.

– Ты чего опять задумался? – спросил Шурка, подбредая к другу выше колен в воде. И Гришка честно ответил:

– Про Савку думаю. Зря обидели человека.

Шурка помолчал несколько мгновений, глядя в сторону и грызя сухую травинку, – словно думал, сказать ли Гришке что-то или всё же промолчать.

– Ничего не зря, – выговорил он, наконец, лениво. – Давно пора было этого наушника отвадить. Это ж он нас продал тогда, с быковским садом…

– Иди ты! – не поверил Гришка. – Он же сам там был!

– Вот тебе и «иди ты», – пожал плечами Шурка. – Его отец с Быковым – дружки. Оба мироеды, резоимцы.

– Так ведь это ж два года назад было, – заикнулся было Гришка, но друг только шевельнул желваками на челюсти.

– За ним и иные грехи есть, посвежее, – упрямо бросил он и тут же сказал тихо, глядя Шепелёва за спину. – После расскажу, какие.

Гришка обернулся. На берегу стояла Маруська и смотрела на них синими бездонными глазами поверх редкой россыпи бледных конопушек на носу. Близко стояла, в паре сажен всего.

– А… – неосмотрительно заикнулся Шепелёв и почти тут же понял, о чём хотел сказать Шурка. Без сестры. И выговорил разозлённо, с ясной угрозой. – Ну, фискал…

– Вот именно, – бросил Шурка хмуро.

Вот именно.

Фискал и завистник Савка Молчанов. И Маруська, Шуркина сестра. Внучка «вора», дочь и сестра «ворёнка» (так кликали в Новотроицке Плотниковых), у которой как раз в последний год на теле появились соблазнительные женские округлости – он, Гришка, не раз отводил глаза, краснея и сглатывая. А он вот, Савка, видно, глаз не отводил. Да и рук, похоже, тоже…

Кулаки у Гришки потяжелели, словно базарные гири.

Маруська несколько мгновений смотрела на них, потом, видимо, что-то поняв, закусила губу, побледнела. В глазах медленно набухли две крупные слезинки, потом девчонка резко повернулась – только коса взлетела выше головы, да сарафан взвился.

Ушла.

Мальчишки смущённо переглянулись. Потом Шурка, словно что-то вспомнив, резко нахмурился и вдруг сказал:

– Ты, Гриш, тоже… поосторожнее бы с ней.

Гришка поднял брови, сначала не поняв, потом вдруг понял. К щекам прихлынула кровь.

– Я… – хрипло сказал он и закашлялся, отводя глаза.

– Вот именно, – опять сказал Шурка с горечью. – В одном этот говнюк Савка прав. Ты – барин. А мы – холопы. Хоть мы с тобой и друзья.

Гришка хотел что-то сказать, – язык не поворачивается, стал вдруг толстым и неуклюжим. И слова все разом куда-то исчезли.

– Она привяжется, а потом? – сказал Шурка, глядя в сторону. – Ты в офицеры пойдёшь, а она? В омут головой? Или замуж по указке барской?

Гришка молчал. Во рту стоял привкус горечи, словно не юшку рыбную варили вчера на костре, а полынный настой.

Шурка был прав. Она – холопка, а он – дворянин.

Барчук.

3

В Новотроицке звонили колокола.

Звучно ударяли главные, выводили бронзовые переливы, а за ними спешили, частили подголоски поменьше.

Гришка на мгновение замедлил бег коня (Бой недовольно захрапел в ответ на натянутые поводья – привык быть а табуне главным!), соображая, с чего бы такой перезвон и почти тут же вспомнил – Троица же! Престольный праздник.

И сейчас же вспомнил и иное – раз престольный, значит, и отец тоже в церкви. И не один…

Враз расхотелось ехать в село. Может, взять правее и – между Верхней и Нижней улицами, вдоль поросших тальником, ивняком и черёмухой берега Бири – сразу к дому, на задний двор?! Но пока он прикидывал, да выгадывал, его настиг Плотников. За Шуркиной спиной на конском крупе сидела Маруська – надутая, девчонка не смотрела в его сторону.