Во время своего монолога она ни разу не взглянула на меня. Возможно, она даже обращалась не ко мне, а ко всему внешнему миру. Она была спокойна, без намека на волнение. Видимо, моя новая знакомая в последнее время не раз поднимала вопрос, который только что озвучила. Я понял, что ее предали, оставили, возможно не в первый раз, и наверняка не в первый, поскольку она описывает не единичный случай, а характеризует общие моменты. Но последняя травма была настолько глубокой, кровоточащей, что я решил поддержать ее всеми силами: с пониманием посмотрев ей в глаза, я молча наполнил ее чашку чаем и, не произнеся ни слова, начал задумчиво смотреть вдаль. Кажется, я встретил человека, который сможет понять меня, которому я без опаски смогу открыть свой внутренний мир, с которым смогу поделиться своими планами, мыслями, взглядами. Кажется, кто-то наконец-то сможет понять меня. В тот день мы не долго гуляли: всего-то пару часов простояли на мосту. Во время нашей беседы, я понял, что и моя спутница была рада общению, пониманию, которым я щедро ее осыпал молча. Груз, с которым она вышла на улицу в тот день, под тяжестью которого она рухнула на уже знакомую Вам лавочку, постепенно, кусками, сползал с нее, делая ее легкой и немного мечтательной. Я хотел помочь ей снять оставшиеся цепи, но она настояла оставить их до определенного времени. Видимо, она боялась стать совсем невесомой и оторваться от земли, боялась, что эта легкость унесет ее далеко от знакомого, родного мира. Может поэтому, многие, видя, что отягощающие последствия становятся постоянными, бояться избавиться от них, считая их неким смыслом… Я не стал настаивать, не стал мешать. Я уже был многим обязан ей, хотя бы за это понимающее молчание. Мы не обменивались телефонами, не договаривались встретиться вновь, мы уходили в разном направлении, думая об одном. Я знал, что еще встречу ее. Я не простился, не простилась и она. И я не ошибся: спустя пару дней мы вновь встретились на том же мосту, захватив с собой тяжелый груз размышлений.

– Вы сегодня с чаем? – облокотившись на перила, спросила она.

– Нет, сегодня я не на долго, – объяснил я.

– Жаль. Вы завариваете чудесный чай. Он будто расширяет сознание и помогает найти ответы. Что Вы добавляете? Это какой-то специальный сбор?

– Нет. Это самый обычный чай, – усмехнулся я. – Но, если хотите, я теперь всегда буду брать его с собой.

– Было бы неплохо. Чем Вы занимаетесь?

– Пять дней в неделю, с десяти до семи, я тружусь на благо одной организации. В остальное же время – на благо общества: пытаюсь познать себя, мир, и выразить свое знание с помощью тандема карандаша и бумаги.

– Так Вы художник. Почему-то так и подумала. У меня все намного прозаичнее: я тружусь только на благо организации, как Вы выразились.

– Не поверю, что кроме работы в Вашей жизни ничего нет. Рискну предположить, что у Вас есть какая-то высокая идея, которой Вы пытаетесь найти выражение. Не от того ли Вы здесь?

– А у Вас явные успехи в познании мира, – усмехнулась она, продолжая изучать речную гладь. – Возможно, Вы правы. Возможно, даже, обладаете даром предвиденья, поскольку я еще не приняла до конца мысль о наличии высокой идеи, тем более, способе ее выражения.

– Поиск себя, – немного помолчав, ответил я. – Я ежедневно нахожусь в таком поиске.

– Но это мученье одно! Мученье – искать способа самовыражения, не имея ни малейшего понятия о том, какую отрасль выбрать.

– Согласен. Но вместе с тем стремление к этому поиску приводит в движение не только тело.

– Вот, Вы, скажите, почему Вы художник только в свободное время? Извините, возможно, это было слишком грубо сказано. А я знаю почему. Сейчас жизнь настолько упрощена, что это уже входит не только в привычку, но в образ мысли. Причем массовый. Куда проще воспринимать информацию, над которой даже не приходится думать. Все, что способно вызывать хоть какую-то мозговую деятельность отторгается или блокируется. Информация должна быть проста на восприятие, адаптирована до такого уровня, чтобы ее можно было проглотить без труда, без каких-либо последствий для организма. Многие даже отказываются рассуждать или анализировать на основании полученной информации, будто кто-то уже подумал за них, и им остается просто принять лекарство. А все, что отличается от привычного глазу текста или визуального ряда, расценивается как непонятное, нудное, неинтересное, затянутое. Итогом «адаптированного общества» становятся сотни непризнанных художников, актеров, режиссеров, писателей. Сотни скучных, странных людей, которые пытались навязать такие же скучные, странные, неинтересные и бездарные работы. Якобы. И Вы вроде бы чувствуете сопричастность, но стараетесь держаться как можно дальше от всего этого.

– Я понял. Вы боитесь, – немного смутившись ее монологом, уверенно ответил я.

– А Вы боитесь не больше моего? Оставляя жалкие крохи времени на то, что действительно движет Вами? Нельзя сказать, кто из нас больше боится: Вы – который определил для себя роль, но исполняющий ее с явной ленью, или я – неопределившаяся.

И тут я понял, что совершенно не знал себя. Мой мир рухнул. Как я могу пытаться что-то донести людям, считая, что знаю и понимаю многое, когда до конца не могу разобраться в себе. Она поняла меня раньше, чем это смог сделать я сам. Я нашел человека, который смог понять меня. Не высмеять, не унизить, не указать на недостатки, а открыть мне мой же внутренний мир.

– Вот, Вы, почему боитесь? – продолжала она. – Или чего конкретно боитесь? Непонимания, отторжения? Нет. Я думаю, что Вы уже свыклись с этой мыслью. Но боитесь принять эту мысль. Она вроде бы ясно стоит на горизонте, Вы осознаете ее право на существование, считаете, что гармонично живете с ней, видите, что другого пути у Вас нет, как оставаться непонятым. Но Вы боитесь до конца согласиться с ней и двигаться вперед, именно эту идею вынося на первый план.

– Есть ряд обстоятельств, при которых, я не могу оставить давящую действительность и полностью погрузиться в свой мир.

– Обстоятельства бывают всегда и везде. У всех. Но, чаще всего, эти обстоятельства мы сами создаем. А это уже не обстоятельство, это оправдание. Так для чего же нести в мир идею наполовину, если справедливее было бы, к себе и окружающим, не касаться ее вовсе.

– Здесь я не могу согласиться. Ваши рассуждения заставляют меня сомневаться. Сомнение – главный враг творчества.

– Да! Поэтому сами же не приумножайте свои скрытые сомнения и страхи. Ведь кто-то может догадаться об их существовании и направить против Вас.

– Ну а Вы? Что Вы планируете делать со своими бесконечными сомнениями, которые на корню пресекают Ваше действие?

– А я еще не решила, поэтому с меня спрос меньше, чем с Вас. Вы уже начали, так будьте тверды и отстаивайте свои идеи.

– В каком направлении Вы думаете развиваться? Ведь вы на распутье? Я правильно понял?

– Правильно.

– Вы получали образование или являетесь самоучкой?

– Вы спрашиваете, чего я боюсь, – проигнорировав мой последний вопрос, ответила девушка. – Я боюсь начать и поддаться течению, которое движет большинством: то есть остаться идейной лишь на словах, выдвигая на первый план обстоятельства, а точнее – оправдания. Нет ничего хуже на мой взгляд. Я боюсь начать и не закончить, боюсь, что буду, как и многие, винить в этом кого-то. Боюсь не договорить, боюсь сбиться с пути и сбить кого-то. Мир творчества – огромная ответственность.