– Для начала, думаю, мне необходимо обзавестись материалом, в достаточной степени. Именно тем материалом, с которым я выйду на обозрение. Но, хочу заметить, Ваш трезвый взгляд на вещи заставил меня задуматься. У меня и правда не было никакого плана конкретных действий. Спасибо, – потерявшись в своих мыслях, с легкой грустью ответил я.

– Это чудесный чай, – засмеялась она. – Генерирует идеи.

– Как обстоят Ваши дела с поиском себя? Удалось что-то найти или решить? – этот материальный разговор буквально вырвал меня из моего идеального мира, ощущение небывалой радости сменили страхи и отчаяние. Задав свой вопрос, я хотел лишь одного – хотел, чтобы и она, та, которая не дала мне шанса продолжать радоваться своей мечте, внезапно и неожиданно оказалась в этом холодном и одиноком мире, куда пару минут назад вернула меня.

– Да. Я более чем определилась. Я не стану ничего менять в своей жизни, – ни капли не смутившись моим вопросом, легко и непринужденно ответила она.

– Но как же? Ведь Вы говорили, – я был крайне удивлен и не мог подобрать слов.

– Говорила, что выбираю и думаю, – опередив мой вопрос, ответила она. – Разве может быть неправильным решение, если подходишь к вопросу взвесив все «за» и «против»? Я решила оставить все на своих местах. Это честно по отношению к себе и окружающим. Честно именно в том смысле, как я уже говорила Вам ранее, что, выбрав один путь, я не собираюсь сворачивать или искать оправданий. Здесь не могло быть неправильных решений. У Вас еще остался чай?

Я был повержен. Как же так? Неужели так легко и холодно можно принимать такие решения? Можно не пытаться? Можно отнимать шанс у себя и окружающих? Перескакивая с одной мысли на другую, я стоял молча. Вдруг, вспомнив, сколько надежд я возложил ранее на нее, на ее близкий, как мне казалось, мир, на понимание, в котором нуждался столько лет, вспомнив все мои наивные высказывания, подчеркнутые необъективной уверенностью и восторгом, я испытал невероятный стыд. Я чувствовал себя полностью обнаженным в эту минуту и мерз не от холода, а от стыда и одиночества, которые сковали мое несчастное сердце и вышли за его пределы. Я налил ей чай и больше не сказал ни слова. Молчала и она. Молчание, которое некогда объединило нас, на этот раз унесло наши души в параллельные вселенные, им больше не суждено было встретиться. Они больше не понимали и не смогли бы понять друг друга. Что я почувствовал тогда? Предательство, непонимание, злость, обиду? Я не могу однозначно ответить на этот вопрос. Но, что я точно понял, так это то, что я не почувствовал. Я надеялся получить поддержку, увидеть радость и одобрение, надеялся на какую-то помощь, разумеется, не материальную или физическую, ни в коем случае. Я надеялся на поддержку моих надежд, на то, чтобы услышать продолжение своей мечты от кого-то со стороны. Ведь мечтать всегда интереснее с кем-то. Вдвоем, втроем… Не одному. Так фантазии обретают форму, наполняются смыслом, запоминаются, их можно выделить, как отдельное событие и говорить потом: «А помнишь, как мы мечтали…» Мечты в компании – это магия объединения, они становятся настолько реальными и одновременно волшебными, что о них нельзя просто забыть. Мечты с кем-то, общие мечты – своего рода крепкая цепь, связывающая людей, создающая определенную атмосферу, условия. Разве можно так же сказать об одиноких мечтах? Это скорее планы, не более. Грустные, сухие планы, лишенные возможности сплачивать, вселять надежду, открывать кого-то рядом и себя самого, безмолвно растворяются в солнечных лучах с приходом рассвета. В последствии я много думал о той ситуации, пытался понять сам себя, в тот день, будучи ужаленным в самое сердце, я не мог дать логического объяснения своему поведению и смене моего отношения к ней, ведь, действительно, девушка поступила справедливо, она никого не обманула, она решила выбрать тот путь, который был ей близок, она прагматична и уверена в себе, она не обещает и не живет иллюзиями, она верна себе и своему слову, и каждый волен выбирать свою дорогу, каждый волен принимать то решение, которое считает верным. Нет, я не мог держать обиду за ее выбор, ни в коем случае. Но что же тогда? Неужели подсознание само определило исход и указало мне, что я ошибся в который раз? Неужели именно это и повлияло на наше общение, а точнее на его полное отсутствие в дальнейшем? Неужели, моя природа настолько определяет мое отношение к миру? Какими бы не были сильными эмоции, какой бы не была ситуация, насколько бы сильно не помутнел мой разум, именно мой внутренний мир увидел ситуацию со своего, возможно правильного, ракурса, и сделал выводы, в которые посвятил меня много позже? Я не могу исключать этой мысли, ведь сколько раз, не только мне, думаю, приходилось после какой-либо нестандартной ситуации, анализировать свое поведение, свое решение, принятое необдуманно, даже в каком-то волнении, и понимать и соглашаться с его истинностью, и удивляться, как в эту неоднозначную для меня минуту я мог принять столь рациональное и продуманное решение. Мой мир куда шире, чем я думал раньше. Но мысль о вновь обретенном одиночестве не покидала меня. Что это: слабость, обида? Возможно, первое и второе, но только именно в ту минуту. Точнее, дни. Но, если быть справедливым, если рационально анализировать ситуацию, не акцентируя внимания на себе, то это просто выбор человека. Ничего большего. Не с целью обидеть или оскорбить. Когда мы что-то или кого-то теряем, то начинаем впадать в невероятное уныние. Но с чем оно связано? Может быть с проявлением жалости к самому себе? Почему нас постигает глубочайшая тоска? От бесконечного возвращения к мысли, что ты ожидал большего, лучшего, иного. Но разве кто-то вправе соответствовать твоим ожиданиям? Разве кто-то должен быть тем, что ты необоснованно выдумал? Мы заложники собственных фантазий. И это где-то на подкорке. Мы с душой и полностью, и того же ждем взамен. Но ведь это выбор каждого: полностью или наполовину, с душой или с расчетом. Спустя пару дней я понял ее и больше не жалел себя, больше не возвращался к пустому круговороту мыслей о самопожертвовании, больше не ждал, больше не искал оправданий и не старался анализировать. Я просто понял ее. Как и до этого понимал остальных. Как и после этого принимал обстоятельства. Как до и после страдал от этого лишь потому, что мои стремления понять и принять воспринимались как слабость. Но, если вернуться к моей вышеизложенной теории, то и страдания эти опять же, видимо, связаны с бессознательным возвратом к собственной жалости. Все-таки, человек – натура настолько тонкая, настолько ранимая, что эту хворь невозможно вылечить ни одним самоанализом, не говоря уже о медикаментах. Двусмысленность есть наша основа. Как уже понял читатель, я больше никогда не встретил человека, который появился в самый переломный момент моей жизни, который своим появлением и молчаливым монологом разделил ее на до и после, который подарил мне уверенность и чувство страха одновременно: я больше никогда не встречал ее. Не встречал ее на мосту – месте нашего душевного единения. Возможно, в тот роковой вечер наши души, улетев, спрятавшись в своих укромных углах, были настолько напуганы, что отказались в дальнейшем давать сигналы. Наши маяки погасли и стали незримы друг другу. Я не раз после этого приходил на мост, но ее не было. Возможно, она приходила раньше или позже, а может и вовсе исключила это место из своего маршрута. Больше не было ориентиров. Одиночество обвило меня с головы до ног и пустило корни, и я больше не хотел сопротивляться, не хотел искать и выдумывать варианты.

Мне нужно было обдумать куда более глобальную вещь, чем наличие кого-то рядом: составить план реализации. План – как сухо и грубо это звучит в отношении чего-то возвышенного, чего-то невероятного – именно так я воспринимал и продолжаю воспринимать созидание. План. Перед глазами сразу же мелькают образы снующих офисников или продавцов, которые, между бесконечными собраниями, обязаны (самое подходящее выражение) воплотить в жизнь ранее услышанные установки. Никаких тебе чудес и волшебства, только расчет. Как это все противоречит моей натуре, моим убеждениям. Получается, если я хочу чего-то добиться, то должен создать план, ориентиром которого будет продажа себя. Но, если судить строго, через пару дней у меня не будет работы, не будет стабильного дохода, к которому я привык, у меня останутся только холсты, краски и время. Я не на столько известный художник, чтобы коллекционеры толпились в томном ожидании у моих дверей. Я не был готов к такому повороту. Я – человек, который с трудом принимает свои же работы, который живет в давящих рамках одиночества, у которого даже нет друзей, должен не побояться общества и заявить о себе, бросить вызов, жить и соответствовать этому вызову. Но с чего, с чего же я должен начать? На публику нужно выходить с чем-то действительно стоящим, с тем, что само за себя скажет и убедит всех. Боже, я так слаб и не готов к этому. Я не имею совершенных работ, которые прошли бы парадом по выставочным залам и улетели с молотка, крича во всеуслышание, отражаясь отголосками на радио и телевидении. И вот, спустя пару часов моих мучительных размышлений, я наконец-то пришел к выводу, что в ближайшее время мне придется слишком много работать. Я не осознавал интервала этого времени, не вычерчивал хронологических границ, не ставил рамок, само понятие времени стало для меня невесомо и растворилось в прекрасном слове «жизнь». Одновременно это прекрасно и губительно. Так вот, итогом моей мозговой деятельности стало решение создания чего-то великого. Но что это будет? В чем будет главная идея? Что в конце концов я хочу изобразить? Об этом я не думал в ту ночь. Да и решимость моя изрядно трудиться не была подтверждена действиями – я не притронулся к холсту, а лишь со страхом осматривал материалы.

На утро, чего и следовало ожидать от бессонной, напряженной ночи, у меня поднялась температура. Быть может всему виной пронизывающий осенний ветер и недопитая чашка чая, которая, если бы не была оставлена несвоевременно, могла бы предотвратить сложившуюся ситуацию. Но, что сделано, то сделано, и, растворившись в своем беспамятстве, героически приняв его, я взял больничный и не вышел на работу. Собственно, в остальные положенные дни я тоже не явился. Почему я не подумал об этом раньше – взять больничный и все время посвятить краскам? Возможно, я не подорвал бы свое здоровье бесконечным потоком мучительных размышлений, а спокойно и взвешенно принял бы решение, составил «план», который хотела услышать от меня Она. По итогу: за неделю моей болезни не было сделано ни единого мазка, ни разу не зашла проведать муза, да и каких-либо грандиозных идеей не было даже на горизонте – все в эти семь дней решили обойти мой храм надежд стороной. Находясь в гордом одиночестве, я утвердился в мысли, что, прежде чем начинать новую жизнь, необходимо обзавестись «визитными карточками». Думаю, читатель уже понял, что именно под ними подразумевалось: оригинальные, новые решения, ранее никем не обнародованные. Я представлял себе, как выхожу на публику с каким-то ошеломляющим открытием, как про меня пишут массу статей и чуть ли не дают звание героя. Зря я не мерил температуру в те прекрасные дни, поскольку мои неоправданные детские фантазии больше походили на помешательство, ибо я представлял результат, но совершенно не видел средств его достижения. Возможно, это неплохая мотивация – добиться успеха каким-либо образом. Но возврат к реальности, когда в твоей мастерской только мечты космического масштаба и больше ни намека на средство достижения, больно бьет не только по лицу, но и в область желудка, и еще потом долго сидит там и сжимает все, что находится рядом, нагоняя тоску и противоречивые мысли.

Наступило время свободы: дни, где каждая секунда была в моем распоряжении. Я больше не зависел ни от кого, не стоило больше спешить куда-то по утрам, пропадать без вести большее время суток, бежать от себя и к себе. Я начал просыпаться с рассветом, выпивал кружку горячего, крепкого кофе, смотря на сонный, безмятежный город, прочитывал пару десятков страниц художественной литературы, в поисках новых идей, и приступал к работе. Да, у меня так и не появился «план покорения Олимпа», я остановился на том, что начну творить для себя, и как только мои работы получат одобрение самого предвзятого критика – мое одобрение, – то только тогда я начну продумывать способы реализации.

Возможно, кто-то изначально, с самого момента зарождения, уже беззаветно влюблен в свои работы, возможно кто-то, как и я, еще долгое время уговаривает себя начать проявлять к ним немного благосклонности. Видя несовершенство произведения, ранимого, чуткого, которое не виновато ни в чем, которое заслуживает любви и стремится стать ближе, начинаешь понимать его, стараешься совершенствовать, пытаешься открыть ему новый мир, показать, что именно в его непохожести и есть уникальность, в этом и есть красота и любовь. Так вот именно в тот момент, когда оно утверждается и начинает верить в себя, когда оно становится реализацией твоей идеи, удачной реализацией, когда работа близка к тому, чтобы поверить и принять свое совершенство, именно тогда ты влюбляешься в него сам, как бы не отвергал до этого. Любовь – огромный труд, которому нет начала и конца. Она исходит отовсюду, от любого предмета, ей наполнено все вокруг, нужно только посеять одно маленькое зернышко, чтобы спустя короткое время цветущий сад окружал вас, чтобы вы были частью и продолжением этого сада.

В общем, я находился в бесконечном поиске вариантов, решений, вдохновения. В то время мне, как никогда, хотелось путешествовать, хотелось открывать новые земли и нового себя. Почему-то, я думал, что именно смена обстановки воодушевит меня и распахнет двери к созиданию. Безусловно, внезапно отправиться покорять другие города и страны я возможности не имел, поэтому принял ситуацию и старался удовлетворить тягу к приключениям более глубоким и точным изучением родного города и людей в нем. Со временем я понял, что не так меня манило неизведанное: боясь оставаться наедине со своими внутренними поисками, я наивно предполагал, что, убежав в чужой город, я убегу от себя и вопросов, решить которые не находил сил. Если бы я встретил, обрел близкого человека, возможно, мои поиски на какое-то время прекратились бы или стали занимать бы в моем сердце меньше места. Говоря «близкий», я имею ввиду того, с кем я могу быть собой, кому могу открывать без опаски свое сердце, того, кто будет способен понять меня и мое мироощущение, тот, кто не станет задавать лишних вопросов, тот, кому можно довериться вполне, не подбирая слов и избегая тем. Того, кем, я думал, станет Она. Мысли о ней как не покидали меня с самого первого дня нашего знакомства, так и остаются со мной по сей день. Что-то было в ней близкое, и одновременно далекое, что-то консервативное и революционное. Именно то, что мне было и будет нужно. Ее минутное появление нельзя назвать случайным, оно было определено, оно было необходимо. В конце концов, не будь ее, вы не читали бы сейчас мой труд. Итак, вернемся к логической последовательности, помню, что уже неоднократно обещал вам не сворачивать с выбранного мыслью пути. Как я уже сказал ранее, отправился на поиски вдохновения. Что может вдохновить, если не влюбленность? Конечно же новые открытия. Для того, чтобы найти себя, увидеть новые течения, необходимо хорошо знать происходящее вокруг, чувствовать людей, ощущать первые лучи солнца на своей щеке, встречать куда-то опаздывающий свободный, теплый ветер, находящийся в прекрасном расположении, наблюдать за тем, как первые трамваи с пробуждением птиц, подпевая печальным скрипом рельсов, сонно мчатся в неизвестность. Больше всего, безусловно, меня интересовали люди, поскольку их природа, мотивы были куда сложнее. Я выходил из дома задолго до рассвета, гулял по улицам, затем, меняя друг за другом все виды наземного транспорта, я мог до самого вечера следить за жизнью в городе через окна автобуса или трамвая. Столько живописных видов открывалось передо мной, столько историй я увидел за столь короткий срок, а времени на ежедневное изучение большой городской галереи я выделил чуть больше двух недель. Кто-то возразит: что можно увидеть, понять, не вглядываясь в людей, проносясь мимо, не слыша разговоров. Поверьте, многое. О человеке, об отношениях между людьми говорит многое: мимика, жесты, взгляд. Порой достаточно мгновения, чтобы верно определить, есть ли между прохожими духовная связь, понимание, искренность и уважение. Совершенно незачем ходить по пятам, следить ежеминутно, протирая бинокль или прячась за газетой, чтобы выделить суть. Возвращаясь домой поздно вечером, я не делал ни одной зарисовки, но сколько идей и сюжетов мелькало перед моими глазами перед сном, воспроизводя увиденное, переходящее и сплетающееся между собой во что-то новое и безумное. Отведенные на наблюдение две недели истекли, не подтвердив свое присутствие материальным отчетом: краски и бумага все так же оставались нетронутыми. Проверив содержимое своего кошелька, рассчитав расходы на ближайшее время, я остановился на мысли, что, придерживаясь аскетичного образа жизни, я имею в запасе пару месяцев. Этого времени, как мне казалось, должно было хватить не только на то, чтобы разобраться в самом себе, но и добиться поставленной цели – написать картину, которая перевернет мою жизнь, которая утвердит и оправдает мой путь, которая будет признана в этот же срок. Насколько же я был наивен в то время. Насколько порой разум, затуманенный чувствами, способен отрекаться от логики, всеми силами делая вид, что ни разу не встречался с этой скучной дамой. Откуда во мне взялась эта необъективная самоуверенность? Даже сейчас я не могу ответить на этот вопрос. Даже сейчас, имея небольшой опыт в успехах самореализации, если бы удалось вернуться в то время, думаю, я с удовольствием вернулся к тем же мыслям и надеждам, которые затмевают взор, которые закрывают глаза на жестокую действительность, которые разжигают внутри огонь и заставляют биться сердце чаще. Все бы повторилось вновь. Это, видимо, какой-то мой персональный код наивности и самоуверенности, щедро присыпанный мечтательностью. Так вот, спустя ранее упомянутые четырнадцать дней, я решил действовать, точнее, не оставлять излюбленного занятия, а подтверждать увиденное действием: этюды, зарисовки, наброски – так должен был выглядеть мой ежедневный отчет перед самим собой. Вооружившись всем необходимым, я все также выходил встречать рассвет, немного изменив маршрут на день: пройдя несколько километров пешком, я удобно устраивался в парке или на какой-нибудь улице, главным требованием к местопребыванию являлось наличие людей, наличие движения и жизни. За кем я только не наблюдал: милые и бранящиеся пары, мамы с детьми, шумные толпы прогуливающих учебу подростков, люди пожилого возраста и, просто оставившие все заботы и дела, труженики. Но больше всего меня привлекали задумчивые, смотрящие в даль, одиноко прогуливавшиеся люди. В их одиночестве, статичности, часовом бездействии, в их молчаливом взгляде было намного больше жизни и историй, чем в непрерывном движении, которое со скоростью света проносилось вокруг, порой наигранном, старавшемся привлечь к себе внимание. Мне нравилось, словно клубок, разматывать их мысли и переживания, представлять, что послужило причиной к многочасовому изучению листа или фонарей, на которых терялся их взгляд. Возможно, эти неподвижные предметы являлись для них порталом и стоило только вовремя прийти на обозначенное место, немного сконцентрироваться, и воздушная оболочка покидала бренное тело, отправляясь к солнцу, на поиски самых главных ответов. Решено! Я нашел то, что искал. Именно их историю я смогу изобразить без лжи и фальши, без поиска мнимого смысла, именно так, как есть, чувствуя, разделяя, соглашаясь, не пытаясь искать мотив. Честно и без цензуры. Это не только то, что я искал в качестве идеи – это то, что я искал в людях, что хотел видеть. Это искренность. Что может получить больший отголосок в сердцах людей, чем искренность другого? Искренность модели, пейзажа, художника? Это наша всеобщая цель: показать миру то, что он давно не видел, о чем забыл, чего жаждал всем сердцем. Прежде, чем приступить к главной задаче – написанию картины, я создал серию рисунков и даже придумал ей название: «Отражение города». Рисунки, как уже понял читатель, состояли из различных сюжетов городской жизни, где главными героями были либо люди с устремленным в неизвестность взглядом, либо одиноко прогуливавшиеся жители. Я хотел показать, насколько мал человек среди шумно меняющихся бетонных декораций, насколько он глубок и безразмерен внутри. Теплые тона в работах практически не использовались. Потом говорили, что мои работы пропитаны одновременно депрессией и наивностью. Возможно. Но так говорили не многие, и я до сих пор, хоть с того времени прошло уже несколько лет, считаю эти рисунки самыми живыми, настоящими и рад, что все же нашлись люди, пусть их количество и не многочисленно, которые сумели разглядеть и понять мою идею. Откровенно говоря, на текущий день это самые лучшие работы. Находясь за работой, я не чувствовал усталости, я был одержим стремлением и уверенно шел на встречу результату. Один за одним, словно из под печатного станка, выходили, рождались новые шедевры. И я не мог остановиться, я не понимал, когда наступит эта тонкая грань перенасыщения, когда уже будет все сказано. Мне казалось, что выбранную мною тему можно раскрывать бесконечно: столько всего удивительного было вокруг, столько историй, похожих друг на друга, но в то же время неповторимых, молчать о которых было бы преступлением. Кто знает, сколько бы времени я еще потратил на сюжеты, если бы понял вдруг для чего они создавались, к чему они были предисловием. А дело вот в чем: проснувшись как-то рано утром, осмотревшись вокруг и не найдя ни одного свободного места, где бы не расположились мои работы, я усмехнулся своей работоспособности и дал себе слово хотя бы сегодня оставить в покое уставшую кисть и спокойно пройтись по улицам. Холодильник, как и содержимое карманов, был практически пуст. Сидя передо окном, с наслаждением смакуя черный, крепкий кофе, я бесцельно наблюдал за городом, небом. Стояло серое осеннее утро, никаких ярких красок, даже намека, не виднелось на горизонте. В окнах соседних домов загорался серый свет, надев серые пальто жители угрюмо плелись на работу. Для кого-то застать такое утро является признаком наступающей депрессии, которая тихо, скромно, но бесповоротно оповещает о своем скором прибытии. Многие, возможно, получили в то утро «телеграмму», сообщающую о ее внезапном приезде. Меня же данный пейзаж вдохновлял, где-то в области живота ощущалось легкое волнение, как предчувствие чего-то значимого и приятного. Закончив с утренним напитком, я надел свое не более отличавшееся от увиденных сегодня, пальто, старательно обмотал шею теплым шарфом и вышел из дома. Выйдя из дома, я понял, что сегодня действительно особенный день, мое волнение возрастало. С чем же оно связано, – медленно шагая по улицам, думал я. Может это будет какая-то встреча, которая оставит неизгладимое впечатление, и от того уже будоражит мою кровь? Возможно это будет какое-то открытие? А может быть просто приятная и радостная новость? Приятно было прогуливаться по этим холодным улицам, чувствуя свое внутреннее тепло, которое, наверно, можно назвать гармонией. По дороге я встречал много прохожих, по внешнему виду которых заурядный человек составил бы определенную картину их образа жизни. И тут мне подумалось: а что, если это обман, провокация? Точнее, способ выявления стандартного мышления. Я говорю сейчас о людях, чья одежда, манеры поведения, цвет волос и т.д. не боятся нести в массы свою индивидуальность, они дают возможность разглядеть, при желании, в них истинное составляющее. Не делая скоропостижных выводов, не навязывая какого-то устоя и всеми признанных масок, эти люди хотят, чтобы в них в первую очередь видели людей и бросают тем самым вызов: истинно ли мнение, что прекрасно одетая, ухоженная девушка, располагает к себе больше, чем девушка в вызывающей одежде, или не столь опрятная и приятная на вид? Справедливо ли это? Будь у меня больше смелости и уверенности в себе, я бы тоже, возможно, запустил себя с целью, чтобы во мне, в первую очередь, видели человека, который не стремится обманывать или быть похожим. Одинаковые лица, фирменные аксессуары, стильная одежда – являются ли эти атрибуты проявлением индивидуальности, подчеркивают ли ее? Ярко выраженная индивидуальность – это скорее борьба, борьба с собой, с окружающими, она не может повторяться, она не стремится обманывать. Она такая, какая есть: кричащая или скромная, навязчивая или тихая, но никогда не массовая. В этом и есть уникальность, это и может послужить сюжетом для моих работ. Одинокая индивидуальность среди сотен дружелюбных, шаблонных масок. И пусть она будет неопрятна, пусть она будет смешна со стороны, но она живая и настоящая. И главное – она есть, ее невозможно искоренить или уничтожить, она верна себе и своим идеалам. Одним словом, прекрасное утро с прекрасными мыслями. Как видит читатель, я не искал новых сюжетов – они сами находили меня. Они же и привели меня туда, где все начиналось, туда, куда когда-то я пришел с сомнениями и надеждами. Все было по-прежнему: речная гладь томно бежала, но оставалась на месте, мост, погруженный в раздумья, не препятствовал появлению единомышленников, фонари одиноко стояли, рассуждая о вечном. Все было точно также, как и тогда, и мне это нравилось. Нравилось, что они не изменили себе и оставались в молчаливом наблюдении за быстротечностью и напрасной суетой, окружавшей их. Они выделялись на общем фоне вечно куда-то стремящего города, и благодаря этому, возможно, в их статике было больше жизни, чем в молниеносном движении вокруг. Вот оно! Именно этот сюжет должен стать основной, главной идеей моей серии! Именно он, словно вишенка на торте, является дополнением, объяснением и кульминацией. Именно к нему будут сотни предисловий, не похожие одна на другую! Попрощавшись со своими верными друзьями, я спешил домой словно одержимый. Еще по дороге я ощущал в своей руке кисть, мысленно смешивал краски, стараясь добиться желаемого оттенка. Вернувшись в свою импровизированную мастерскую, не ощущая голода, усталости, времени, я проводил закат и встретил рассвет. К слову, на этот раз я использовал не бумагу: последний холст, купленный когда-то давно и с нетерпением ожидавший своего часа, словно маленький игривый щенок, ждавший хозяина, наконец-то обратил на себя внимание и был в невероятном восторге и радости, что с ним проводят время. Он не сопротивлялся, наоборот, всячески пытался помогать и в чем-то подсказывал. К утру наброски на холсте были сделаны, я не делал зарисовок, поскольку хотел, насколько это было возможно, отразить живые, настоящие, а не четко спланированные, чувства сразу же, без прикрас и расчетов. Краски разделяли мое стремление, ложились ровно и не сопротивлялись. Обессиленный я упал на кровать в одиннадцатом часу утра. Проспав всего пару часов, выпил крепкого кофе, я вновь принялся за работу. Стоит отметить, что кофе являлся для меня не только напитком: во время работы он не раз заменял мне обед, сон, общение с людьми. И, кажется, мы оба были не против. Стараясь сократить мой рассказ и не концентрировать внимание читателя на лишней информации, отмечу лишь, что на написание картины у меня ушло чуть больше месяца. Я не стремился отобразить на ней четкие линии, фотографичность и прочие, не наделенные душой вещи. При случайном, мимолетном взгляде нельзя было определить суть и историю живописи. Но на это и был расчет: моя работа была капризна, она не стремилась обнажать перед кем-либо душу, и для того, чтобы понять ее, необходимо было пристальное наблюдение и знакомство с предшественниками. Если вышеизложенные пункты были выполнены, если полотно увидело в вас заинтересованность, оно с радостью открывало перед вами свой глубокий внутренний мир, унося в параллельные вселенные, где нет ощущения времени; открывало вас. Чувствуя свою значимость, моя работа прекрасно справлялась со своей миссией. По крайне мере так полагал я. На этом заканчивается предисловие моего рассказа.

Конец ознакомительного фрагмента.