Когда я почувствовала в этих словах боль, искренность, что-то в моём сердце раскрылось.

И всё же мой разум не переставал обдумывать его слова.

Подумав об этом ещё несколько секунд, я нахмурилась.

— Но Кали уже сказала тебе, что ты будешь для меня кем-то большим, — я повернула голову, пытаясь увидеть его в той непроницаемой темноте. — Она сказала тебе, что во взрослом возрасте мы будем знать друг друга, и мы будем близки. Она сказала, что ты реагировал на неё, потому что чувствовал меня… что у нас с тобой будет будущее вместе. Она намекнула, что мы будем не просто друзьями.

— Я ей не поверил.

Я повернулась, потерявшись в темноте комнаты.

Я по-прежнему не видела его.

— Почему? — спросила я. — Ты же знал, что она пророчица. С чего бы ей врать?

Ревик фыркнул, и его голос зазвучал ниже.

— С чего бы ей врать? Ты задаешь этот вопрос тому, кто всю жизнь проработал разведчиком. Тому, кто всю жизнь манипулировал людьми… и терпел их манипуляции на своей шкуре. Я могу придумать десятки причин, по которым она могла мне соврать. Чтобы убедить меня посвятить свою жизнь тебе. Чтобы я был более заинтересован в оберегании тебя. Чтобы убедить меня рисковать вещами, которыми я иначе не стал бы рисковать для твоей защиты. Чтобы я оставался бдительным, внимательным и верным, присматривая за тобой.

Он помедлил, поглаживая меня по руке.

Его тон сделался более тяжёлым.

— Элли, тогда каждый видящий в Азии ненавидел меня, да и на Западе тоже большинство меня презирало. Я не мог ходить в бары для видящих в России. Я знал, как высока вероятность, что я не выйду оттуда живым. Даже учитывая то, насколько я был изолирован, на меня не раз нападал кто-то, кто меня узнавал. Я ни на секунду не верил, что Совет подпустит меня к тебе в каком-то другом качестве, кроме наёмника. Твой отец буквально угрожал мне, даже когда ты была ещё ребёнком. Я показал тебе, что он мне сказал…

— Знаю, — я прикусила губу, посмотрев в потолок. — Просто… просто сложно это чувствовать, — я повернулась и посмотрела на него в темноте. — Это кажется знакомым. Будто на каком-то уровне я знала. Я знала, что ты был где-то там. Я помню это чувство. Это вызывало у меня грусть.

Я почувствовала, как Ревик вздрогнул, но его пальцы не перестали ласкать мою кожу.

Несколько секунд никто из нас не говорил ни слова.

Прикусив губу, я постаралась разглядеть его и не смогла.

— Ты действительно так сильно ненавидел Россию? — спросила я. — Твою жизнь там?

В своём сознании я видела орлов, круживших в небе, Ревика, закутавшегося в шкуры и шагавшего по пушистому снегу на снегоступах. Его дыхание клубилось возле рта. У него была чёрная борода. Его волосы были длинными, почти такими же длинными, как сейчас, и он держал винтовку, приставленную к плечу.

На другом плече висели какие-то две птицы, болтавшиеся за его спиной.

Место, где он жил, было прекрасным.

Прекрасным и заброшенным.

Я гадала, что бы я делала, проживая вот так.

— Там было прекрасно, — сказал Ревик, целуя мою ладонь. — Я не ненавидел то место, Элли. Временами оно даже даровало успокоение. Мне нравилось охотиться. У меня даже имелись животные, о которых я заботился.

— Тогда почему?

— Почему? Хочешь спросить, почему я был так несчастен? — он пожал плечами.

Я чувствовала, что он снова смотрит на меня, но не видела его лица.

— Я думаю, Вэш поместил меня туда как в какое-то убежище для медитации, — сказал он, и его немецкий акцент сделался более выраженным. — Знаю, ты мало занималась медитацией, но это вовсе не сводится к улыбающимся буддам и золотистому свету, жена. Я всё ещё справлялся со всеми теми вещами, которые я сделал, будучи Шулером. Сложно было так долго находиться в одиночестве. Сложно было не иметь отвлечений. Чёрт, да в некоторые из тех лет сложно было оставаться трезвым вне монашеских пещер. Я и не осознавал, как сильно опирался на них… на их свет. Понял только тогда, когда ушёл.

Подумав над его словами, я медленно кивнула, снова мысленно видя те заснеженные леса. Я чувствовала то, что он говорил.

Это казалось правдивым.

Я ощущала его одиночество, ужас от мысли о том, чтобы быть одному.

Я чувствовал, как он хочет убить это чувство любым возможным способом — сексом, алкоголем, наркотиками, которые он употреблял, будучи Шулером, и показал мне сейчас.

— Ты всё ещё был зависим? — спросила я, поворачиваясь к нему. — Это была ломка?

Ревик медленно покачал головой. Затем показал одной рукой жест «более-менее». Я скорее почувствовала это своим светом, нежели увидела глазами.

— Формально нет, — сказал он, — …в смысле, физически нет. Они провели мне детоксикацию, когда я впервые приехал в Сиртаун. Я пережил ломку, холодный пот, галлюцинации, полный комплект. Я был абсолютно чист к тому времени, когда они послали меня жить с монахами в Памире. Но в России я впервые остался один с тех пор, как ушёл из Шулеров. Мой мозг всё ещё был зависим, если ты понимаешь, о чём я.

Я знала много зависимых в Сан-Франциско. Я прекрасно понимала, что он имел в виду.

Я услышала, как Ревик снова выдохнул, и глянула в его сторону в темноте.