Дора раскрывает рот, потом закрывает, и, прежде чем она успевает предпринять вторую попытку, Иезекию – он теперь и смотреть в ее сторону не желает – заводят под руки в магазин. За спиной раздаются кряхтенье и скрипы. Дора оборачивается и видит трех мужчин, с трудом волокущих здоровенный деревянный ящик.

Она отходит в сторону, позволяя братьям пройти мимо, и прищурившись глядит им вслед.

Внимание к деталям и необходимая для этого сосредоточенность – его конек.

Переплетная мастерская притулилась в дальнем конце Рассел-стрит, прямо на углу, где мостовая, резко изгибаясь, вливается в Друри-лейн. Рабочая комнатушка Эдварда выходит оконцем в переулок позади мастерской. Расположенное высоко над землей, небольшое, размером с карман, оконце скудно пропускает свет, которого явно недостаточно для работы. Но зато Эдварда не отвлекают ни прохожие, которые могли бы стучать в окно, ни праздношатающиеся зеваки, беззастенчиво заглядывающие в комнату за стеклом. Когда он работает, то всегда зажигает у себя в комнатушке множество свечей, хотя старший мастер-переплетчик Тобиас Фингл не видит в этих расходах никакой необходимости.

Эдвард с ним полностью согласен. Ему бы вполне хватило и половины свечей. Орнаменты, которыми он украшает кожаные переплеты, делаются не благодаря тонким манипуляциям пальцами, но с помощью оттисков – от Эдварда только и требуется, что впечатывать их прессом в нужные места.

Дело в том, что Эдвард терпеть не может темноты.

Фингл это понимает. Хотя вслух ничего не говорит. Они с Эдвардом единственные, кто остался в мастерской после ухода всех, работавших тут изначально. Лишь они двое знают, как здесь обстояли дела раньше. Раньше, когда ни у кого не было ни свободной минутки, ни возможности передохнуть. Не было времени даже, чтобы подлечить производственные увечья.

Эдвард вжимает филетку [20] в телячью кожу, проводит горячим металлическим диском по переплету, оставляя ровную двойную выемку по периметру обложки. Он отвечает за финальную стадию процесса книгопечатания. В задачу Эдварда входит окраска книжного переплета после того, как все страницы вшиты в корешок, а на кожу нанесены изящные тисненые узоры и рубчики. Работа это несложная, для нее требуется лишь твердая рука и зоркий глаз. Пускай он и художник-любитель, но изготавливать красивые книжные переплеты… здесь он превзойдет любого. Кэрроу обучил его на славу.

Плотно сжав губы от усердия, Эдвард отнимает филетку от кожи и откладывает в сторону. Теперь он достает металлический штамп из небольшой дровяной печи, которая используется для нагревания инструментов, переворачивает, чтобы еще раз проверить орнамент: вьющиеся вокруг филигранных стеблей листья плюща. И принимается за оформление краев переплета.

Сосредоточиться. Забыть обо всем.

Спасибо Корнелиусу, Эдвард теперь волен делать все, что заблагорассудится. Он, конечно, мог бы и вовсе уйти из мастерской. Но чем, спросил Эдвард, когда Корнелиус именно это и предложил, ему заняться? Куда податься? Он, в отличие от Корнелиуса, у которого было вдоволь денег и полно свободного времени, должен зарабатывать себе на жизнь. А он ничему другому не обучен. Поэтому Эдвард и остался в переплетной мастерской, продолжая заниматься ремеслом, которому его так хорошо обучили. В уютной и практически полной тишине, в комнатушке, освещенной яркими свечами, разгонявшими тьму.

Как странно, думает Эдвард, что в этом месте, которое раньше внушало ему страх, он теперь чувствует себя в полной безопасности.

Другие работники, разумеется, ни о чем не догадываются. Корнелиус, когда приобрел эту мастерскую, пригласил их сюда – свежая кровь из Стаффордшира, эти провинциальные парни с радостью, как и Эдвард когда-то, переехали в большой город, чтобы заняться ремеслом. Но они возмущены и обижены тем, что у Эдварда будто бы есть личные привилегии, возможности, которые он черпает из сундуков богачей Эшмолов. Эдвард знает, что они негодуют по поводу его частых отлучек, причины которых им неведомы. А после его поездки в Шагборо они едва поверили своим глазам, когда Эдвард как ни в чем не бывало вновь появился в своей комнатушке.

Но они помалкивают. Им платят неплохое жалованье, чтобы они позволяли себе роптать (Корнелиус всегда проявлял щедрость, когда речь шла о его деньгах), да и Фингл не позволяет работникам распускать языки, на что довольно часто и весьма прозрачно намекает. Но Эдварду ровным счетом наплевать, что они там себе думают. Для него эта переплетная мастерская – лишь временное пристанище, где он дожидается своего звездного часа. Принятие в члены Общества – ни о чем другом он и думать не может. Это даст ему возможность путешествовать по миру, заниматься любимым делом – какая же это великая удача, когда тебе платят за то, что ты можешь изучать, лицезреть, трогать предметы, о которых многие годы лишь читал в книгах, книгах, и только в книгах…

Кто-то стучится. Эдвард поднимает штамп для тиснения с кожаного переплета и глядит на застекленную дверь. С другой стороны зернистого стекла маячит едва различимая человеческая фигура, в которой он узнает Фингла. Он снова переводит взгляд на переплет, поворачивает книгу вполоборота и опять вжимает штамп в телячью кожу.

Дверь отворяется. Фингл щурится от ярких свечей.

– Мы собираемся в таверну после закрытия. Хотите с нами?

Фингл всегда его об этом спрашивает. Эдвард всегда отвечает одно и то же.