– Да, это он умеет… – себе под нос пробормотал Витька.

– Чего? – не понял Михалыч.

– Да это я так, про себя… А про подвал откуда узнали?

– Да ниоткуда. Петька сюда ночевать повадился ходить, благо людей здесь ночью не бывало никогда. Он меня сюда и притащил. И надо же такому случиться – прорвало одну трубу, вентиль сорвало начисто, а там кипяток крутой. Пар столбом, вода лупит, мы здесь как взаперти оказались – труба аккурат между нашей дверью и выходом лопнула. Ну не ждать же, пока мы тут сваримся навроде раков! Я к пульту скакнул и котел погасил, вода чтоб остыла – даром, что ли, сразу после института в такой же кочегарке пахал? Потом полез искать трубу, через которую вода в котел поступает, вентиль закрутил. Вода почти сразу на убыль пошла, а через полчаса совсем перестала. Только мы с Петькой ноги делать собрались, а в дверях уже три мужика стоят – начальник местного ЖЭК и пара сантехников прискакали.

– А кто их вызвал-то?

– Никто, начальник сам понял, что к чему, когда вода в душе резко на убыль пошла. Сразу примчались, только войти не могли, а снаружи воду не перекрыть никак. Думали уже газ в котельную перекрыть, благо газовый вентиль снаружи, да я со своей инициативой раньше встрял. Сперва, как нас с Петькой увидали, материться принялись, чуть до милиции опять дело не дошло. Еле утихомирил я этого Павла Иваныча, начальника. А как стало до него доходить что к чему, то разговор сразу переменился. В общем, стали мы здесь жить на полулегальном положении – в ЖЭКе я свой человек, но ежели менты по какому-либо поводу прискребутся, то они меня не знают.

– Ясное дело, – кивнул Витек, хлебнув крепкого до черноты чая. Михалыч, поглядев на смачно жующего приятеля, отрезал себе колбасы с хлебом и соорудил гигантский бутерброд. Какое-то время они сосредоточенно жевали, прихлебывали чай, отставив початую бутылку водки в сторону. Но что-то не давало покоя Витьку – время от времени он пристально всматривался в затылок мирно сопевшего на диване Петьки.

– Да что ты все его разглядываешь? – не выдержал наконец Михалыч. – Обыкновенный пацан, только бездомный и безродный. Сейчас таких по стране тысячи болтаются…

– Знаешь, Сережа, мне все время кажется, что с Петькой твоим я знаком…

– Когда кажется креститься надо. И сколько же ты с Петькой знаком?

– Восемь лет.

– Да ты с ума сошел! – поперхнулся Михалыч. – Ему восемь лет назад еще пяти не было! Ты что, в детском саду его тогда видел, что ли?

– Нет, не в саду. И было ему тогда не пять лет, а двенадцать.

– Так, ты сегодня не пьешь, – убрал бутылку под стол Михалыч. – Еще ни одного глотка не сделал, а уже полную ахинею несешь.

– Может, и ахинею, – пожал плечами Витек. – Но очень уж похож, и зовут также, как и того…

– Кого – того?

– Того пацана, который меня чуть не убил.

В другой ситуации лицо Михалыча вызвало бы улыбку – широко раскрытые глаза и округлившийся от удивления рот никак не вязались с громадной коренастой фигурой. Со смесью страха и удивления смотрел Сергей на Витька, словно впервые увидел давнего приятеля. Недоеденный бутерброд свалился на стол из невольно разжавшейся руки.

– Че? – только и сумел выдавить из себя Михалыч.

– То самое, – ровным голосом отозвался Витек. – Ты нашу последнюю встречу помнишь?

– Дак, как же – ты как раз новое назначение получил куда-то в Сибирь…

– Точно. Только это "куда-то" было "ящиком", который и сейчас еще в сверхсекретных числится.

– То-то ты тогда темнил куда едешь!

– Еще бы мне не темнить – подписку о неразглашении давал! И на письма твои отвечал через пень-колоду по этой же причине: в Новосибирске-то я жил не больше полугода, а в "ящике" работали вахтовым методом – месяц там, потом месяц дома отдыхаем.

– Дак, а Петька-то тут причем?

– А ты не перебивай, а слушай. Ровно через год после свадьбы Нинка моя рожать затеялась. Я как раз сидел дома после очередной вахты, когда у Нинки схватки начались. Я "скорую" вызвал, через полчаса приехала такая расфуфыренная мадама. Нинка от боли орет, а эта сука спокойненько так расспрашивает: "На каком месяце? Когда воды отошли? Нет, дамочка, рановато вам еще рожать" Я чуть не силком заставил везти Нинку в роддом, сам рядом сел. Только от дома отъехали – Нинка рожать начала. Я докторшу эту из кабины зову, а она: "Не морочьте мне голову!" И ведь не выскочишь же на ходу из машины чтоб этой стерве морду набить! – Витек трясущимися руками вытащил из кармана начатую пачку "Беломора", закурил, жадно затягиваясь дымом. – Тут санитары доперли что дело не шуточное, стали в стекло барабанить. Остановились. Врачиха меня в кабину перегнала, сама стала над Нинкой колдовать. В общем, когда к роддому приехали, из машины забирали двоих… Врачи сразу сказали – ребенок уже мертв, а жена при смерти, слишком много крови потеряла. Полночи врачи Нинку с того света вытащить пытались, да без толку… А пока я приемном сидел и чуда ждал, эта сучара со "скорой" в журнале целый роман накатала – якобы я всячески мешал врачам исполнить свой долг, не подпускал к жене из религиозных побуждений… И под этим ведь вся бригада расписалась! Меня из роддома прямиком в КПЗ доставили – убийца, мол. Как я там с ума не сошел, одному Богу известно. Дело, конечно, сразу прекратили, когда стало известно кто я и где работаю. Но с работы все равно погнали – дескать, дыма без огня не бывает. Хорошо хоть с квартиры не выгнали – она Нинкина была, от родителей еще осталась, кооперативная. Схоронил я Нинку и мальчонку своего рядом с ней похоронил, памятник сделал, надпись "Нина и Олег" заказал… Мы с Нинкой, как узнали, что пацан будет, сразу имя выбрали, все необходимое купили. Вот и пригодилось… На работу надо было устраиваться, а на душе такое: не то что работать – на людей смотреть не могу. Думаю, фиг с ним, деньги на книжке кое-какие есть, месяц дома пересижу, очухаюсь.

– Это ты зря… – подал голос Михалыч.

– Я потом и сам понял, что зря. День-то жил нормально, а как дело к вечеру – чудилось что Олежка в своей кроватке плачет. Я к нему, а там пусто… Потом стало казаться, что Олежка уже подрос, по полу бегает и лопочет чего-то… Нинкин голос ни разу не слышал, а Олежкин – каждый вечер. На шестой день отчетливо услышал, как он "папа" сказал! Вот тогда я бутылку водки, которая уже полгода нетронутая в холодильнике стояла, и открыл…

– Это понятно…