— Я просто… С тобой ведь всё хорошо?

— Всё было хорошо до того, как я еле-еле смогла записаться на приём к своему врачу и сходила на него со всеми твоими бумажками и мысленными метаниями, но если бы тогда я знала, чем это обернётся, то послала бы тебя куда подальше.

— Но послушай…

— Нет, это ты послушай. Я вернулась в начале первого, а сейчас уже половина девятого вечера. За это время ты прошёл по бесчисленному количеству ссылок и изучил вдоль и поперёк всё, что только можно и нельзя, о неудачных абортах и медицинской некомпетентности, которая, как правило, лежит в их основе, но так ни к чему и не пришёл. Это однозначно твой ребёнок, но ты, кажется, не хочешь быть частью его жизни. Иначе бы уже давно стоял под дверью его матери, наплевав на то, кто она, что сделала и как поступила. При достаточном желании и стремлении и это можно отодвинуть. Конечно, не без условий и трудностей, и, тем не менее, факт остаётся фактом. Но ты банально не в состоянии, Картер, — конечно, я не в состоянии и не в силах, потому что только-только начал свыкаться с тем, что имею все основания ненавидеть свою когда-то жену хоть до конца своих дней, и никто меня за это не осудит, и с новой жизнью без неё, и с тем, что мои руки никогда не ощутят тепло беззащитного новорождённого комочка, как теперь выясняется, что последнее всё-таки возможно, а моя бывшая вроде как хороший, светлый и положительный персонаж, но с какой вдруг стати?

Фактически врачебная ошибка не делает Оливию святой и невинной овечкой и не отменяет того, что своё намерение она претворила в жизнь и никак не могла повлиять на то, что что-то пошло не по плану. В этом нет ни малейшей её заслуги, и она по-прежнему та, что всё разрушила. Но теперь мне придётся с ней в некотором роде считаться. Как бы я не был от этого не в восторге, совсем без общения и контактов отныне не обойтись. Сама мысль об этом ужасна, но ещё более чудовищно то, что всё, быть может, окажется зря. Что мне, возможно, не стоит привязываться к ребёнку и начинать его любить, потому что его всё равно могли задеть и потревожить. Кто тогда поручится за то, что он родится здоровым и проживёт дольше суток, не говоря уже о годах и десятилетиях, и о том, что родители в принципе не должны видеть смерть своих детей?

— Ты во многом права, но… — тут я замечаю, что Брук собирает свою раскиданную на том же журнальном столике косметику, оставшуюся валяться там после нанесения макияжа ранним утром, и забываю, что хотел сказать, потому что… ну, потому что в течение дня, пребывая в самых смешанных чувствах от раздражения и уныния до эйфории и радости, я неоднократно просил и даже почти требовал убрать весь этот хаос и навести порядок, но девушка будто не слышала меня. А теперь она слишком лихорадочно и активно подошла к делу, которое я тщетно пытался внушить ей выполнить, и в сочетании с заполнением спортивной сумки как попало и без всякого стремления к аккуратности это явно не к добру. — Постой, что это ты делаешь?

— А сам ты как думаешь? Я складываю свои вещи, Дерек. Не хочу ждать, когда ты попросишь меня свалить. Теперь я убедилась, что тех, кто приносит плохие вести, не особо и жалуют, — она выходит из комнаты, следуя по направлению к лестнице, чтобы, по всей видимости, собрать собственное имущество и из ванной со спальней, но я не отстаю и тоже поднимаюсь по ступенькам.

— Плохие вести? Ты это вообще о чём?

— Да ладно тебе. Считаешь, что я такая дура и не поняла, что внутри тебя творится полная неразбериха, и ты сам не знаешь, чего хочешь и как воспринимать то, с чем я вернулась от чёртового гинеколога? — короткое блестящее платье фиолетового цвета и комплект из топика и юбки такого же оттенка, в которых девушки попеременно выступают наряду с другими видами формы, однозначно обречены стать мятыми, но Брук едва ли это замечает, — ты облазил весь интернет в надежде на что? На то, что он умнее и образованнее специалиста с дипломом высшего учебного заведения и практическим опытом за плечами? Передумал и не хочешь ребёнка от любимой женщины, потому что теперь она бывшая жена, и, исходя из этого, все чувства априори должны пройти? Так иди и скажи ей, чтобы даже не думала на тебя рассчитывать ни под каким предлогом и ни в каком качестве, и дело с концом. Но, спорим, ты был бы только рад, если бы я и с этим могла разобраться.

— А ты можешь? — глупый вопрос, но он срывается с моих губ в обход воли, так легко и незаметно, что я не успеваю его остановить.

— Даже если бы и могла, это бы ничего не решило. Ты должен сам. А я ухожу.

— И куда ты на ночь глядя без машины?

— Между прочим такси работают круглосуточно. Проблем быть не должно.

— Вот так просто? То есть ты меня бросаешь?

— Я тебя не бросаю, потому что мы с тобой и не встречаемся, Дерек.

— Ты ведь знаешь, я не об этом. Или ты бы хотела? — вдруг она влюблена или что-то подобное? Мы провели уйму времени вместе, и такое ведь не исключено. Кажется, вы просто развлекаетесь с кем-то, наведываетесь вдвоём в различные заведения вроде кинотеатров, баров или клубов, и на этом всё, но потом так легко обнаружить, что он или она ближе, чем просто друг, и… Нет, я не хочу становиться тем, кто разобьёт сердце. Я ведь ничего не испытываю.

— Быть той, глядя в глаза которой, ты всегда будешь видеть другую женщину? Ну уж нет, спасибо. Я тобой не увлечена, Дерек, — и слава Богу. Осложнения мне точно не нужны.

— Но мы ведь друзья?

— Если ты хочешь. Но сейчас я всё-таки поеду к родителям, — Брук целует меня в давно не бритую левую щеку, будто напоминая, что я действительно не в себе и мало похож на успешного и высокооплачиваемого баскетболиста, у которого по идее нет никаких проблем, когда это совсем не так, и на этой ноте скрывается в коридоре, — ещё увидимся, спортсмен.

***

— Где она?

— Её здесь нет, Дерек.

— Лучше отойдите с дороги, Мэриан, — неосознанный сдвиг в сторону приводит к тому, что, увидев лазейку, я проникаю в помещение и через считанное количество мгновений уже распахиваю дверь бывшей детской комнаты, а теперь полноценной спальни, в которой при желании на постоянной основе может жить и женщина двадцати трёх лет от роду. Но внутри нет ни следа её присутствия, а шкафы в значительной степени пусты и почти ничем не заполонены, так что я разворачиваюсь к выходу и обнаруживаю Джейсона, качающего головой. Он был внизу, когда я только ворвался, но меня никто не смог бы остановить. Пусть мои звонки остаются без ответа, а сейчас уже одиннадцатый час вечера, я всё равно выясню, в чём тут дело. То ли Оливия банально прячется где-то в этом доме, то ли реально обособилась и не пропитывает слезами ничьи жилетки.

— Ну что, теперь убедился?

— Где она?

— Надо думать, что у себя дома. Отдыхает после вчерашнего, — непосвящённый человек тут же бы спросил, о чём вообще речь, и что такого было вчера, из-за чего есть потребность набираться сил и игнорировать звонки вероятного отца своего ребёнка сегодня, но мне нет нужды ничего уточнять. Как раз накануне кое-кому стукнуло двадцать три года, и, зная о любви этого человека гулять на широкую ногу и устраивать пышные торжества, я не думаю, что даже новому положению под силу поумерить аппетиты. И нет, мне не жаль, что на празднике впервые за два года явно не досчитались моего подарка.