— Да, мама. Нет. Нет, он всё ещё здесь. Мама. Пожалуйста, успокойся, мама. Приезжать не нужно. Он не такой, — они что, полагают, что я тут её избиваю? Но думать так это же просто ужас как мерзко и отвратительно. Я бы никогда. — Я перезвоню позже. Я перезвоню.

— Кстати, о звонках, — говорю я, когда она кладёт трубку, — отныне ты больше меня не игнорируешь. И я всегда должен быть в курсе твоего местоположения. Мне не понравилось потратить впустую столько времени на поездку к твоим родителям и не обнаружить тебя там.

— Скажи, сколько долларов я должна, и я заплачу тебе за этот чёртов бензин.

— Где ты слышала, чтобы я просил о деньгах?

— Тогда чего ты хочешь? Или тебе обязательно каждый раз вставлять в свою речь что-то такое, что поставит меня на место? Но я и так его помню.

— В таком случае ты знаешь, что мне нужен лишь мой ребёнок. Но если он не мой, то его ждёт приют, — и нет, гипотетически чужого малыша мне нисколько не жаль.

— Для тебя это жестоко, не находишь?

— Ну ты уж точно не лучше, чем я. Неспокойной тебе ночи, Оливия.

— Я выбрала меньшее из двух зол.

— Мы договаривались, что за руль ты больше ни ногой.

— Это ты сказал, что отныне вождение почему-то стало небезопасным, но я что-то не припоминаю, чтобы соглашалась нанимать водителя или пересаживаться на такси. Ах да, наверное, потому, что этого не было.

— Чёрт побери, если я сказал, что заеду, значит, ты должна была меня ждать.

— Ты опаздывал, Картер, — ну она права, я никак бы не успел к ранее оговорённому времени ввиду того, что дневная тренировка слегка затянулась, но насчёт автомобиля я выразился предельно ясно и чётко, и, учитывая это, ей следовало сидеть дома и проявлять терпение, а не спускаться на подземную парковку и самостоятельно ехать в клинику.

— Всего каких-то десять минут.

— Их вполне хватило бы, чтобы я пропустила приём, и поскольку в моём присутствии ты так и так всегда раздражён, и мы либо не говорим друг другу ни единого слова, либо постоянно спорим…

— Я бы сказал, что здесь больше подходит определение «скандалим и рычим».

— …я предпочла, чтобы сегодня это произошло не из-за того, что ты не увидел ребёнка.

— Ну, спасибо за заботу, — саркастически и злобно отвечаю я, хотя дело и вряд ли именно в этом чувстве, — но в следующий раз избавь меня от неё, — и от всего, что её напоминает, пожалуйста, тоже. — Впредь просто делай то, что я говорю.

— Знаешь что? Указывать будешь своей подстилке. Беспрекословного подчинения жди от неё, не от меня. И не изображай святую невинность. Это ты вечный зачинщик, заводящийся с полуоборота. Так будет всегда, я уже поняла, но ради разнообразия ты иногда мог бы и затыкаться, — мне бы по уму прекратить и отложить очередное выматывающее и оскорбительное выяснение отношений до того момента, когда мы так или иначе останемся наедине друг с другом, а не пускаться во все тяжкие в медицинском кабинете, куда вот-вот может войти врач, но после того, как он впервые в моём присутствии прикоснется датчиком к животу, который уже не скрыть даже под максимально свободной одеждой, я боюсь, что забуду, из-за чего конкретно пребывал в бешеном гневе и страшном недовольстве, и больше уже к этой теме не вернусь. Интересно, предложат ли нам узнать пол? На пятом месяце беременности это более чем возможно, и я бы хотел знать. А если Оливия отказалась в одно из прошлых посещений, потому что ей ведь всё равно, я изменю её мнение за неё, только и всего. Секундное же дело.

— Сама молчи. И, кстати, чтобы я больше на каблуках тебя не видел, — если даже сильно захотеть, мне не найти ни одного разумного возражения против костюма из красной юбки длиной по колено и пиджака, дополненного белой блузкой без рукавов, но туфлям место в шкафу. Их у неё немало, и я плохо представляю, как заставить будущую мать, которая не имеет никакого желания ею становиться и не переживает о собственном ребёнке, и откажется от него сразу после появления на свет, не носить шпильки или платформы ради безопасности ненужного ей малыша, но нужно же что-то делать. Это подтвердит любой врач.

— Может, гораздо проще вообще со мной не встречаться, а все новости получать по электронной почте? Это здорово сэкономит тебе нервы и время. Разве тебе не хочется не видеть того, с кем по идее ты должен был больше никогда не иметь никаких отношений? — Оливия ёрзает на кушетке, будто устав от занимаемого положения и желая сдвинуться хоть как-то, чтобы его сменить, но вдруг садится и свешивает ноги. — Всё, с меня хватит. Я ухожу. Зачем надо было приглашать в кабинет, если ты задерживаешься? В приёмной хотя бы есть цветы, и играет приятная музыка. Здесь же сплошь стерильная обстановка. Ненавижу. Все вокруг ужасно некомпетентны. Вот как я оказалась в этой ситуации. С человеком, который меня ненавидит и предпочёл бы избавиться, но слишком хороший и порядочный, чтобы послать по уже известному адресу.

— Я вовсе не хороший, — поднимаясь со стула и возвышаясь над ней, качаю головой я, и моя рука неконтролируемо дотрагивается до острой правой коленки, вызывая, я бы сказал, изумлённый взгляд, — знала бы ты, сколько отвратительных мыслей крутится внутри меня, — наверное, это можно назвать утешением, до которого я клялся себе не снисходить, но женщина передо мной опасно близка к тому, что в её исполнении похоже на истерику, и к тому, чтобы уйти, но я реально не позволю ей это сделать, пока мы не осуществим то, зачем пришли, и вообще что ещё я могу сказать? Снова повысить голос и пригрозить? Ну тогда она точно встанет, обует свои каблуки и, на прощание наступив ими на мою ступню, чтобы я ни за что не смог броситься её возвращать, вылетит прочь, словно торнадо. — Но я всё стерплю, ясно? И неважно, что ты скажешь и как поступишь в следующую секунду. И всё ради этого, — и так я впервые прикасаюсь к уже значительно, учитывая худощавую конституцию тела, округлившемуся животу, даже через ткань ощущая, насколько он выпуклый и увеличившийся, а Оливия, наверное, предсказуемо вздрагивает: