Но парень всё равно отчего-то отводит глаза. Я не помню, был ли он вместе с Шамилем, когда тот забирал меня из дома. Или впервые знакомится с моим неглиже.

Нелли поворачивается к Яну вполоборота. Её мордашка тут же преображается, делаясь милой.

— Ян, — сладко лопочет девушка, — я просто выполняю поручение Хозяина.

Она кивает в мою сторону, и я соображаю, что речь об одежде.

— Солнышко, — не менее сахарно улыбается ей в ответ молодой человек, — выполнила — иди.

Нелли явно держится изо всех сил, чтобы не топнуть и не послать всё к чертям. Но берёт себя в руки, продолжая растягивать губы в искусственном подобии улыбки. После чего покидает комнату с такой прямой спиной, будто ей в одно место засунули черенок от лопаты.

Рядом с Яном стоит доктор, беспристрастно наблюдавший за ситуацией. Так же спокойно он подходит ко мне и принимается за осмотр.

Засовывает под мышку ртутный градусник, проверяет горло. Разматывает стопу, после чего делает перевязку.

— Тридцать семь и пять. Девочка сильная. Скоро поправится полностью.

Опускаю ресницы, понимая, что не зря врач пришёл. А Нелли права. Меня отсюда намерены выпроводить. А так хотелось бы полежать на этом диване, а не в своей койке на старом матрасе.

— Принимай эти препараты, — засовывает мне в руки крафтовый пакет с медикаментами.

Это самые длинные фразы и самые сложные предложения, что он произносил в моём присутствии. Видимо, мистер мизантроп начинает ко мне привыкать. Ни разу не удивлюсь, если он на самом деле патологоанатом. Надеюсь, по назначению его ко мне не вызовут.

Когда мы остались одни, Ян приблизился ко мне. Опустился на корточки, рассматривая моё лицо.

— Ты как? — сейчас в его взгляде куда больше тепла, чем когда он смотрел на Нелли. Меня его интерес радует чисто по-женски. Греет. И в то же время смущает. Напрягает. Ведь я не могу ему ответить тем же.

Пожимаю плечами. Я уже не подыхаю. Четко соображаю. Но сил в мышцах нет совсем.

— Да ничего, — вру.

Он кивает, будто и не ожидал другого ответа.

— Хозяин уехал. А тебе нельзя оставаться в его апартаментах. Хочешь пожить у меня?

В его взгляде столько надежды и участия, что становится не по себе.

Качаю головой.

— Нет, спасибо огромное. Но мне домой надо, — снова вру. Там вряд ли кто-то помнит о моём отсутствии.

— Понятно, — поджав губы, отвечает парень, — одевайся тогда. Отвезу.

Он уходит куда-то вглубь квартиры. Я собираю шмотки и еле плетусь в ванную комнату. Наспех умываюсь. Несмотря на сбитую температуру, руки дрожат.

Натягиваю шмотки, что садятся как влитые. Представляю, как Нелли бесилась, подбирая их для меня.

Если бы не странная стрижка, то легко можно было бы сказать, что из зеркала на меня смотрит привлекательная, хорошо одетая девушка. Всё же вещи меняют облик. Джинсы облепили ноги, подчёркивая длину, кашемировый с шёлком свитер ласкал мою кожу своей нежной текстурой, вызывая чистый восторг. Его насыщенный темно-синий цвет изумительно сочетался с моей кожей. Оттенял глаза. Делая даже измождённую меня красивой.

Я погладила текстуру ткани на себе, с трудом представляя, как у Нелли поднялась рука с банковской картой Ямадаева, чтобы заплатить за это роскошество. Которого я, по её мнению, недостойна. Как и её дражайшего Хозяина.

Вышла и сразу удостоилась улыбки Яна. Но он ничего не сказал. Будто понял, какие эмоции у меня вызывает.

Проводил до самого подъезда. И я с трудом отговорила его подниматься на свой этаж.

— Возвращайся, как выздоровеешь. О больничном не беспокойся. Тебе всё оплатят.

— Спасибо, — выдавливаю из себя дежурную улыбку.

— Не мне спасибо. Хозяину.

Замечаю едва уловимое недовольство в его словах. Но оно так мимолётно, что вскоре улетучивается. И глядя на улыбку молодого человека, невозможно поверить, что он способен испытывать злость или раздражение. Херувим.

Я промаялась дома эти несколько дней, ожидая, пока моя температура вернётся в норму. И каждый раз ловила себя на мысли, что скучаю. По недовольному взгляду Шамиля, обращённому на меня. По огню, загоравшемуся в его глазах, когда я поступала супротив его воли. Я скучала даже при мысли о том, что его нет в городе. Что он где-то далеко.

Мама то приходила домой. То пропала на всю ночь. Я старалась не думать о том, как она проводит время. Понимание того, что она постепенно губит себя, меня убивало. Делало беспомощной. И не имея возможности вытащить её со дна, я замерла. Застыла в своём коконе. Боясь момента, когда мне позвонят из неотложки и сообщат об её смерти.