Не до коленки. До феи...

Эти широко распахнутые глаза, и губы… приоткрытые, влажные.

Фак!

И мой предатель тут же встал по стойке смирно!

Но я не зря плачу Тому Форду за его брюки и пиджаки, даже если сильно жмет – не особенно видно, что я эрегирую на право и на лево.

Зачем она так открывала рот? Неужели не соображала, какие мысли в голове у мужиков, когда они видят этот роскошный овал?

Только присунуть! Больше ни о чем!

С какой бы радостью я схватил бы ее за подбородок и всунул член до гортани! Так, чтобы слезы из глаз, чтобы вздохнуть не могла!

И отрабатывала бы за все те дни, что мой парень лежал в отключке!

Я ведь даже дрочить нормально по ее милости не мог!

Перед глазами была она. Обнаженная, на белых простынях, с костром волос.

Вот она поглаживает свою грудь, приподнимая ее, чуть сдавливая, лаская. Потом уделяет внимание соскам, берет палец в рот, а потом проводит этим пальцем по упругим вершинкам. Потом одна ее рука тянется вниз, туда, где розовеют нежные складки выбритого лобка. И прячется ее маленькая веселая кнопочка, которая позволяла мне управлять ее оргазмами.

Она начинает ласкать себя. И я ласкаю себя, глядя на нее. А потом…

А потом, появляется этот ее белобрысый гандон - ее бывший, Трошин - и все портит.

Сука.

Что б тебя…

Воспоминания о моих грязных и несостоятельных мечтах заставили жилы на моей шее вздуться от ярости.

А фея все так же лежала на полу. С кровоточащей коленкой.

И смотрела на нас снизу вверх.

Но почему-то мне казалось, что все наоборот. Она смотрит сверху вниз...

Хорошая позиция получилась. Идеальная просто.

– Больно, Наташ?

Она ведь поняла, что я не о коленке?

Я же «считывал» этот ее взгляд, как у затравленного олененка! Вот кто тут сама невинность! Прекрасно играла роль! Мышке Варюшке и не снилось!

Еще ресничками похлопай до кучи!

Да, да, я видел, какой у неё был взгляд, когда она заметила на террасе меня и Мышку! Ей казалось, что мы ее не заметили!

Мышка, может, и не заметила.

Но я не мышка.

Я все увидел. И никого ни с кем не перепутал, в отличии от некоторых.

Зрение у меня прекрасное!

Если я вижу, как кто-то трахается или целуется - я вижу кто это! Прекрасно вижу!

Так что...Терпи, Наташ, терпи! Атаманом станешь…

Больно, когда разбивают сердце да?

Даже когда сердца нет.

Она еще и язвить умудрялась, истекая кровью!

«Спасибо, что помог!»

Да, я не подал ей руки, потому что…

Потому, что если бы подал, если бы коснулся ее, не знаю… сломал бы точно!

Или...

Не хотелось думать что было бы если бы я осмелился до нее дотронуться.

Фак.

Мы с Мышкой зашли в дом.

– Андрей, мне кажется твоя мама уже давно всех звала, пойдем к столу?

– Иди. Я сейчас.

– Ты куда?

Я удивленно поднял бровь. Что за вопросы, мышка? Тебе не кажется, что ты что-то попутала? Видимо, мышке не казалось, ну, ладно, что ж…

– Милая, кажется, мы договаривались, что ты не будешь задавать подобных вопросов! Никогда.

Надула губы.

Куда же больше-то? Я и так знал, что у нее там миллилитров пять гиалуронки! Она еще хвасталась секретарю, что сделала по дешевке, как модель для мастера и «совсем не видно, что сделано, да?» Ошибаешься, мышь, все видно. Ладно, дуй свои губы пока я добрый…

Я отправил ее в сторону столовую мягким шлепком по упругой попе – без всякого удовольствия, каюсь! А сам…

Меня, наверное, инопланетяне похитили, потому что я открыл шкаф на кухне – точно знал, что у мамы там аптечка, обжегся, когда мы с Алексом и них дворе прошлым летом мясо жарили. Схватил, что там надо? Перекись, салфетки стерильные, где-то еще должна быть мазь. но ее нет...

Надо было мне ей помогать, а?

Видел же, что еле слезы сдерживала.

Да уж, содрала прилично, кровь текла ручьем.

И я как садист поливал перекисью, зная, как ей больно!

Мне тоже больно, зараза рыжая! Очень больно!

В груди. Окаменело все.

И ничего не хочется.

А она снова язвила, огрызалась.

Не она сдала инфу о том, что мы расстались в желтую прессу? Интересно, а кто тогда? Может, Трошин этот «еёйный» - как любила с издевкой говорить моя бабушка?

Почему нет? С этой падлы белобрысой станется!

И любовницей она моей не была. Тут – ладно – погорячился.

Не была.