Герцен Александр Иванович
Шрифт:
– Когда же вы говорили неправду: теперь или тогда, когда вы его хвалили? спросил я его, улыбаясь.
Секретарь сконфузился - я повернулся и ушел. Родись этот человек не в людской князей Голицыных, не сыном какого-нибудь "земского", давно был бы, при его способностях, министром - Валуевым, не знаю чем.
Через час явился регент и его ментор с запиской Голицына - он, извиняясь, просил меня, .если могу, приехать к нему, чтоб покончить эти дрязги. Князь вперед обещал принять без спору мое решение.
Делать было нечего, я отправился. Все в доме показывало необыкновенное волнение. Француз слуга, Пико, поспешно мне отворил дверь и с той торжественной суетливостью, с которой провожают доктора на консультацию к умирающему, провел в залу. Там была вторая жена Голицына, встревоженная и раздраженная, сам Голицын ходил огромными шагами по комнате, без галстуха, богатырская грудь наголо, - он был взбешен и оттого вдвое заикался, на всем лице его было видно страдание от внутрь взошедших - то есть не вышедших в действительный мир - зуботычин, пинков, треухов, которыми бы он отвечал инсургентам в Тамбовской губернии.
– Вы б-б-бога ради простите меня, что я в-вас беспокою из-за этих м-м-мошенников.
– В чем дело?
– Вы уж, п-пожалуйста, сами спросите - я только буду слушать.
Он позвал регента, и у нас пошел следующий разговор:
– Вы недовольны чем-то?
– Оченно недоволен... и оттого именно беспременно хочу ехать в Россию.
Князь, у которого голос лаблашевокой силы, испустил львиный стон - еще пять зуботычин возвратились сердцу.
– Князь вас удержать не может так вы скажите, чем недовольны-то вы? (296)
– Всем-с, Александр Иванович.
– Да вы уж говорите потолковитее.
– Как же чем-с - я с тех пор, как из России приехал, с ног сбит работой, а жалованья получил только два фунта да третий раз вечером князь дали больше в подарок.
– А вы сколько должны получать?
– Этого я не могу сказать-с...
– Есть же у вас определенный оклад.
– Никак нет-с. Князь, когда изволили бежать за границу (это без злого умысла), сказали мне: "Вот хочешь ехать со мной, я, мол, устрою твою судьбу и, если мне повезет, дам большое жалованье, а не то и малым довольствуйся". Ну, я так и поехал.
Это он из Тамбова-то -в Лондон поехал на таком условии... О, Русь!
– Ну, а как, по-вашему, везет князю или нет?
– Какой везет-с... Оно конечно, можно бы всё...
– Это другой вопрос, - если ему не везет, стало, вы должны довольствоваться малым жалованьем.
– Да князь сами говорили, что по моей службе, то есть и способности, по здешним деньгам меньше нельзя, как фунта четыре в месяц.
– Князь, вы желаете заплатить ему по четыре фунта за месяц?
– С о-о-хотой-с...
– Дело идет прекрасно, что же дальше?
– Князь-с обещал, что если я захочу возвратиться, то пожалует мне на обратный путь до Петербурга, Князь кивнул головой и прибавил:
– Да, но в том случае, если я им буду доволен!
– Чем же вы недовольны им?
Теперь плотину прорвало, князь вскочил. Трагическим басом, которому еще больше придавало веса дребезжание некоторых букв и маленькие паузы между согласными, произнес он следующую речь:
– Мне им быть д-довольным, этим м-м-молокосо-сом, этим щ-щенком?! Меня бесит гнусная неблагодарность этого разбойника! Я его взял к себе во двор из самобеднейшего семейства крестьян, вшами заеденного, босого; я его сам учил, негодяя, я из него сделал ч-чело-века, музыканта, регента; голос каналье выработал та(297)кой, что в России в сезон возьмет рублей сто в месяц жалованья.
– Все это так; Юрий Николаевич, но я не могу разделять вашего взгляда. Ни он, ни его семья вас не просили делать из него Ронкони, стало, и особенной благодарности с его стороны вы не можете требовать. Вы его обучили, как учат соловьев, и хорошо сделали, но тем и конец. К тому же это и к делу не идет...
– Вы правы... но я хотел сказать: каково мне выносить это? Ведь я его... к-каналью...
– Так вы согласны ему дать на дорогу?
– Черт с ним, для вас... только для вас даю.
– Ну, вот дело и слажено - а вы знаете, сколько на дорогу надобно?
– Говорят, фунтов двадцать.
– Нет, это много, отсюда до Петербурга сто целковых за глаза довольно. Вы даете?
– Даю.
Я расчел на бумажке и передал Голицыну; тот взглянул на итог - выходило, помнится, с чем-то тридцать фунтов. Он тут же мне их и вручил.
– Вы, разумеется, грамоте знаете?
– спросил я регента.
– Как же-с...
Я написал ему расписку в таком роде: "Я. получил с кн. Ю. Н. Голицына должные мне за жалованье и на проезд из Лондона в Петербург тридцать с тем-то фунтов (на русские деньги столько-то). Затем остаюсь доволен и никаких других требований на него не имею".