И словно в подтверждение этих слов, в ванную комнату вошла длинноногая, дивно сложенная молодая женщина с ликом пророчицы Деборы [21] , пронзительным взглядом темно-синих глаз и длинными волосами цвета вороного крыла. По утренним обстоятельствам, являвшимся прямым продолжением ночных безумств, княжна Кашина одеждой в присутствии Ингвара не заморачивалась, переходя из постели в ванну, как есть — а-ля натюрель. И в этом смысле, ее можно было понять. Ольге было, что показать, и было кому это продемонстрировать. Официально она все еще числилась невестой Бармина, а неофициально являлась его любовницей, перемежая постельные сцены, происходящие наяву, любовными схватками в своих наведенных снах. К слову сказать, это был редкий Дар, пользоваться которым княжна училась, что называется, на ходу и без отрыва от производства. Так что сны с каждым разом становились все более реалистичными, подробности — обескураживающе откровенными и не без извращений, а царящая в этих грезах атмосфера — откровенно порнографической. При этом реальность отнюдь не была прямым отражением грез. Наяву и желания, и возможности Ольги Кашиной были куда скромнее, а ее половое поведение не лишено даже некоторой доли стыдливости и целомудрия. Но, разумеется, не до такой степени, чтобы в присутствии любовника стесняться своей наготы.

— Нравлюсь? — спросила, заглядывая в зеркало из-за его плеча.

— Как всегда, — улыбнулся ей Ингвар. — Хочешь принять ванну? Марфуша как раз приготовила.

Марфуша — Марфа Подосенкова — сорокалетняя крепкого сложения женщина происходила из семьи потомственных слуг рода Менгден. Не крепостные, а свободные поморы из Мезени, они пошли в наем к Менгденам еще в XVIII веке и с тех пор жили в Шексне, имея там обширное подворье, служа в замке и приторговывая в принадлежащей семье рыбной лавке. Марфуша, одинаково хорошо говорившая на северном диалекте великорусского наречия, на норне и на поморьской гаворе [22] , пришла в Усть-Углу в составе целой делегации потомственных слуг семьи Менгден на третий день после вселения в замок Ингвара и Ко. И как-то так получилось, что именно Марфа Подосенкова взяла на себя деликатную роль комнатной служанки в апартаментах Его Сиятельства графа. Там одними мужчинами было не обойтись, вот она и обслуживала хозяйских женщин и при этом никак не выражала своего отношения к происходящему в господских покоях и, что не менее важно, умела держать рот на замке, а язык за зубами.

— У нас есть время принять ванну? — удивилась Ольга.

Происходя из Латгалии, где у князей Кашиных были обширные вотчины вокруг города Креславль [23] , она никак не могла приноровиться к северным широтам, где ее внутренние часы то и дело сбоили, особенно по утрам и, тем более, после бурной ночи.

— До завтрака еще два часа, — подсказал Бармин.

— О! — удивилась женщина. — Так рано!

— Хм, — сказала, пересекая ванную комнату по диагонали. Огромная ванна располагалась у противоположной стены рядом с окном, смотревшим в замковый парк.

— Есть у нас время на еще одно безумство, как думаешь? — оглянулась через плечо, элегантно перенося безупречную ногу через край ванны, что при ее росте являлось детской забавой. Княжна Кашина была выше всех остальных женщин Бармина и, по-видимому, не уступала в росте, а может быть, и превосходила принцессу Ульрику Катарину. Ингвар Ольгу, просившую теперь называть ее на северный лад Хельгой, линейкой не измерял, но на глаз получалось даже больше, чем метр восемьдесят. Ему — при его-то метре девяносто с гаком, — это, разумеется, никак не мешало, но многих других мужчин явно смущало.

— Извини, но нет! — охладил ее пыл Бармин. — Я пойду побегаю перед завтраком и, если успею, позанимаюсь хоть немного на тренажерах. Форму, сама понимаешь, надо держать.

— То есть, того, что мы творили ночью, тебе для поддержания формы не хватает? — лениво поинтересовалась женщина, погружаясь в парящую воду.

— Это разные группы мышц, — усмехнулся в ответ Ингвар. — И кстати, пока не забыл. Ты что решила по поводу Большого Летнего Бала?

— Да вот даже не знаю…

— Чего именно?

— Хочу ли я встречаться с тятенькой, маменькой и дорогой сестричкой.

— Дело хозяйское, — пожал своими богатырскими плечами Ингвар, — но на мой взгляд, стоило бы появиться и поблистать. Всем назло.

— Назло? — задумчиво протянула Ольга/Хельга. — Назло — это можно. И платье у меня подходящее есть. Недавно пошила. Цвет карамель. У тебя в сокровищнице найдется что-нибудь подходящее на выход?

— Подберем!

С неделю назад он открыл перед своими дамами сокровищницу семьи Менгден. Не всю, разумеется, а некоторую ее часть, объяснив, что они могут пользоваться хранящимися в ней драгоценностями, хотя ни одна безделушка из родовой сокровищницы никогда не будет принадлежать ни одной из них лично. Эти драгоценности — нечто вроде «сокровищ короны». Они не отчуждаемы, пока существует семья Менгден. Их нельзя продать или подарить, и в этом смысле их защищает закон, распространяющий свое действие на все без исключения аристократические фамилии. Впрочем, после казни Карла Менгдена и осуждения Сигурда, сокровищницу легко могли разграбить, если бы не одно «но». Готовясь к трудным временам, дед Ингвара Карл припрятал сокровища в тоннеле под Медвежьей башней. Ходу туда никому, в чьих жилах не текла древняя кровь, не было, и драгоценности дождались возвращения в Усть-Углу истинного графа Менгдена. Ему замок сам показал, где скрыт тайник и как его открыть.

И вот теперь Бармин решил, что пришло время вернуть драгоценности к жизни. То есть, позволить своим красавицам их носить. Он, вообще, старался дать своим женщинам, — невестам, а затем и женам, — максимум того, что было в его силах, не считая любви и заботы. Деньги и платья, драгоценности, апартаменты и породистые лошади на выезд, автомобильные кортежи, собственные резиденции. В особенности, это касалось Ольги и Елены, семьи которых не спешили раскошеливаться, когда речь шла о невестах Ингвара. Отобрать что-нибудь у него — это да. А дать — извините. Пусть скажет спасибо за то, что они не препятствуют его матримониальным планам, и обходится тем, что есть. Но тут их ожидал сюрприз самого скверного свойства. Во-первых, у него и своего хватало, а во-вторых, Ингвар полагал, что за все в этой жизни надо платить, за жадность и подлость — тем более. И в этом смысле, главные неприятности ожидали князя Кашина. Со Збаражских что возьмешь? Небогатый подъяремный род, вассальная Глинским семья. К тому же родитель у Ели оказался тот еще сквалыга. Его Бармин планировал всего лишь «опустить», обстоятельно унизив публично, потому что как, бы ни был беден род Збаражских, выделить старшей дочери пусть небольшое, но уважительное приданное, он мог. Мог, но поскаредничал.

Другое дело Кашин. Этот был не только жмот, но и подлец, задумавший сыграть свою родную дочь втемную, а когда не вышло, организовавший покушение на Ингвара и Варвару. И вот этого Бармин ему не простит. Ольге он об этом конечно не рассказывал, — какой-никакой, но отец, — однако задание майору Злобиной дал: копать так глубоко, как получится, искать все, что может пригодиться. И госпожу Иванову вежливо попросил: присмотритесь, дескать, господа, к вложениям князя Кашина и к его предприятиям, нет ли в них, случаем того, чем можно поживиться в ущерб хозяину? Не исключалось так же силовое решение вопроса. Но это, разумеется, не сейчас, когда все слишком очевидно. Для такого богоугодного дела можно и подождать. Тем более, что месть блюдо, которое надо подавать холодным.