– А что, есть пары, по которым можно сказать что-то другое? – Катя двумя пальцами подцепила из крошечной керамической миски болотного цвета маслину. Рядом с миской стояло блюдце и на нем лежали оставшиеся с завтрака, белые, с пустыми выемками, половинки яичного белка, которые так не любила Лена и не ела их. За Леной их обычно доедал Миша, но сегодня, по всему видимому, не успел или не захотел.

Катя знала Мишу еще по Новосибирску. Он был старше ее на три года. Познакомились они в студенческом клубе много лет назад – сколько точно, никто уже не помнил – учась на одном факультете истории в университете. Миша переехал в Петербург восемь лет назад, Катя – на пять лет позже и, попав в новое окружение, познакомилась с Леной, которую, в свою очередь, познакомила с Мишей. На почве одной профессии на двоих и схожих взглядов, мировоззрений и суждений у них завязались отношения и год назад они поженились.

И Лена, и Миша были дизайнерами – очень продвинутыми для своего времени. Они знали о всех технических новинках на рынке гаджетов, открывающихся кафе и ресторанах в городе, проводимых мероприятиях, были знакомы со многими интересными людьми, и далеко не только из своей сферы, и вхожи также в разные круги общения. Лена была девушкой любознательной, предпочитала смотреть наперёд и просчитывать возможные последствия и риски, она прочесывала весь интернет в поисках нужной информации и это ее роднило с Катей и было их общим знаменателем в противовес всем остальным качествам, составлявшим большие противоположности. Миша же, наоборот, всегда считал, что проблему надо решать тогда, когда она возникнет и даст о себе знать. Он, как и Катя больше импровизировал по жизни. При редких почти философских разговорах, разгорающихся между Леной и Катей, когда они могли спорить несколько часов, он откровенно скучал, уходил с головой в виртуальный мир своего смартфона и иногда вставлял в разговор свои короткие реплики в виде шуток. Мишу интересовали вещи приземлённые, практичные: то, как был устроен какой-либо предмет, как он функционировал, как его можно было разобрать и по возможности еще и собрать. Что-то изучать или читать он любил только по делу – для него должна была стоять задача, к которой требовалось найти решение. Все духовные страдания, которые окружающие его люди постоянно крутили в своей голове, вызывали в нем, если не скуку, то, возможно, некоторую отвлеченность отрешенность. Он сразу в своей голове находил себе задачу, которую нужно было решить или обдумать и зачастую сбегал в потоки информации, которая потом могла пригодиться и которую в дальнейшем следовало применить. Эти знания уходили будто бы не в мозг, а сразу в руки, которыми Миша мог работать подолгу.

– Да,– подняла с плеча Миши голову Лена, – например, Лёша с Таней. Мне кажется, они выглядят так, будто задолбали друг друга.

Катя хотела возразить, что, возможно, они не всегда были такими и, может, когда-то тоже смотрели друг на друга влюблёнными глазами, но промолчала, дабы не рыть яму для спора.

– А ещё Юля с Ваней, – продолжала Лена, – они ругаются постоянно. И так и не разводятся.

Миша в разговоре не участвовал и что-то сосредоточенно печатал в телефоне.

– Она же хотела от него уйти вроде, – вспомнила Катя.

– Да, она года два уже об этом говорит, – тон Лены стал немного строже и чуть презрительнее. Потом она на пару секунд замолкла и позже добавила, – не знаю, почему не уходит. Говорит, что из-за ребёнка.

– Моя мама все наше детство говорила мне, что не разводится с моим отцом только из-за нас. Потому что у детей должен быть отец, – вставила Катя.

– Говорить можно все, что угодно, – Лена сдвинула брови, а Катя, услышав последнюю фразу, наморщила лоб, – Юля не уходит, потому что… да черт его знает. Говорит, что из-за Тёмки, – Лена имела ввиду сына своей подруги, – но мне кажется, что она просто боится. Остаться одной с ребёнком, хотя она зарабатывает больше, чем он. Может, боится что-то менять.

– Но моя мама не из таких, – возразила Катя.

– Мне кажется, время было другое, -сказала Лена, глядя на Катю, – девяностые. Тяжело было.

За час, который Катя находилась здесь, у друзей, снег в городе покрыл практически все: от бесконечных проводов, пересекавших диагоналями улицы, до вечно треснутых тротуаров и узких поребриков. Но сквозь окна, которые глядели во двор-колодец, были видны только крыши домов, покрытые белой снежной скатертью, скрывавшей все прорехи, трещины и ржавчины старого, практически не ремонтируемого города.

– Я иногда смотрю на своих родителей, – оторвавшись от смартфона, неожиданно включился в разговор Миша, до этого словно отсутствовавший в комнате, – и вижу, как они друг друга достали, и думаю: ну разведитесь уже, не мучайтесь.

– Ну ты что, – снова возразила Катя, – ну сколько им? Под шестьдесят, наверное, уже? В таком возрасте уже не разводятся.

– Да ну, – не унимался Миша, словно речь шла о чужих ему мужчине и женщин.

– Ну куда они разойдутся? – стояла на своем Катя, – столько лет прожили вместе.

– Да у них даже жилплощадь вторая есть, – аргументировал Миша, положив телефон на стол.

– Нет, уже не разойдутся, – сказала Катя и почувствовала, как что-то опустилось ей на колени. Она увидела, что собака Лена и Миши, взрослый кобель бордер-колли положил ей свою морду на колени. У собаки была черно-белая шерсть. Оба уха и область вокруг глаз были окрашены в черный, а с самой холки и далее по узкой мордочке тянулась белая тонкая линия, расширявшаяся ниже, у рта, и окружавшая черный мокрый нос. Карие глаза смотрели на Катю по-доброму, сверху вниз, и даже будто слегка виновато.

– Ты мой хороший, – она взяла его за уши и опустила свою голову к его мордочке, прижавшись к ней, – ты мой сладкий, хороший, – разговаривала она с ним, как с ребенком.

Кобель по имени Дюк, спрятавший свою мордочку внутри Катиных волос, облизывал ей ухо, от чего она начала смеяться и уворачиваться от пасти собаки.

Миша в это время дошёл до прихожей и вернулся оттуда со связкой ключей.

– Держи, – протянул он их Кате, – сразу отдадим, а то потом забудем. Это твой экземпляр ключей.