Ну, что ж, предложение было вполне неожиданным, но при этом выглядело весьма заманчиво. Генерал-квартирьер — фигура как раз того калибра, какой нужен для руководства графством. Княгиня этого еще не знает, но, если все сложится, как надо, владения Ингвара будут весьма велики, да и дружину придется увеличить едва ли не втрое. Штат, если перебираться в Усть-Углу, тоже будет нуждаться в увеличении. Так что, поступило предложение весьма своевременно.

— Я конечно просмотрю бумаги еще раз и более внимательно, — сказал он вслух, — но думаю, генерал как раз тот человек, какой мне нужен.

— Если подойдет, буду рада, — улыбнулась княгиня, но с одним условием: оплачивать его службу буду я сама, но он об этом не должен знать.

1. Двадцать шестое мая 1983 года

Поговорить не удалось — были заняты. Впрочем, зависит от того, как посмотреть. Сначала были заняты оба, а потом она лишь подыгрывала ему, имитируя страсть, а он, — мудрец хренов, — этого не понял. Вернее, понял, но, к сожалению, не сразу. А дело было так. Елена пришла ближе к полуночи. Сказала, что думала, он переместится прямо в ее апартаменты, но этого не случилось, и тогда, она двинулась пешком. Звучало неубедительно, потому что за все время их отношений Ингвар ни разу не был в ее спальне. Тем более, никогда еще туда не перемещался. Всегда приходила к нему именно она. Еще не правило, но уже что-то вроде устоявшейся привычки. И всегда, она приходила практически сразу после того, как Бармин уходил к себе. Выжидала где-то с полчаса, чтобы дать ему время принять душ, и появлялась под дверью, ни разу, впрочем, не успев в нее постучать. Он всегда ощущал ее присутствие раньше и сразу же выходил, чтобы встретить. Поэтому, учитывая, что сегодня он ушел в десять, а она пришла к нему без четверти двенадцать, Елена порядком задержалась. Скорее всего, говорила с Варварой, но отчего-то не желала это признать.

Бармин, впрочем, не стал ее уличать, и расспрашивать не стал тоже. Догадывался, что причина была не из тех, о которых Елене хотелось бы говорить, вот и не стал. Вместо этого он подхватил девушку на руки и внес в спальню. Поцеловал, захлопывая ногой дверь. Сначала в губы, потом в шею в том месте, где она переходит в плечо, а потом спереди прямо в выемку под выступом гортани. Здесь, как он успел уже узнать, у княжны Збаражской находилась крошечная, но невероятно чувствительная эрогенная зона, и, если целовать ее там, одновременно массируя пальцами затылок, Елена довольно быстро заводилась, переходя от тяжелого дыхания к тихим стонам.

Остальное — дело техники. Аккуратно уложить девушку на постель, медленно и со вкусом раздеть, — направляясь к нему, Елена специально надела черное кружевное белье, чулки на поясе, комбинацию и платье, чтобы было что снимать, — и наконец, увлекшись процессом, заняться самыми притягательными достопримечательностями: маленькой упругой грудью, округлыми ягодицами и тем, что в дни его студенческой молодости называлось «альковом». Увы, но ни научный термин «вульва», ни его бранные или бытовые эквиваленты Бармину не нравились ни в той жизни, ни в этой. Однако, как-то же нужно называть это чудо чудное? Так почему бы не «альков»? Но, когда двое заняты друг другом, суть уже не в названии, а в действии и связанными с ним ощущениями и переживаниями.

В большинстве случаев, Лена понимала его, что называется, с полуслова, и, если не возражала, — а она, кажется, не возражала ему никогда, — то тут же включалась в процесс. Так случилось и на этот раз. Едва он коснулся пальцами внутренней поверхности ее бедер, как Збаражская тут же согнула ноги в коленях, одновременно подтягивая их ближе к груди, и развела еще шире. Это называлось у них «полный доступ», и автором термина являлась сама Елена. Ингвар назвал бы это как-нибудь иначе. Но дело не в названии, а в том, какой при этом открывался вид. Такую красоту Бармин прежде видел только в каталоге доктора Гольдмана — великолепного пластического хирурга, специализирующегося, в частности, на внешних половых органах женщин, и по совместительству закадычного друга доктора Бармина.

На самом деле, у Михаила Лазаревича, с которым, пока здоровье позволяло, Игорь Викентиевич неоднократно и помногу пил, в его частной клинике в Питтсбурге имелось два каталога. Один — официальный с рисунками и фотографиями гипсовых слепков, и другой — для личного пользования, а также для избранных клиенток и их законных и незаконных мужчин. В этом втором альбоме находились цветные фотографии высокого разрешения, сопровождаемые различными научными, антинаучными, а иногда и весьма фривольными пояснениями на двух языках, — русском и английском, — с редкими приписками на латыни. Так вот, если исходить, из того, что видел сейчас перед собой Ингвар, — и к чему собирался незамедлительно припасть «жадными устами», — у княжны была самая восхитительная, по мнению доктора Гольдмана, вульва, называемая — среди прочих имен и прозвищ, — «княгиней». Такой вот, прости господи, каламбур: «княгиня» у княжны.

Вообще, Елена Збаражская была очень красивой женщиной. В другое время, в другой стране и, пребывая в ином социальном статусе, она могла бы стать знаменитой моделью или кинозвездой, или тем и другим вместе взятым, как любимые киноблондинки Бармина — Николь Кидман и Шарлиз Терон. Но она жила в другом мире, в сословном обществе, и являлась дочерью своего отца. Конечно, нравы постепенно менялись к лучшему и здесь. Еще лет двадцать-тридцать назад такой адюльтер с участием незамужней княжны был бы, по-видимому, невозможен в принципе. А сейчас никто слова дурного не скажет, в особенности, если отношения не затянутся или, наоборот, затянутся и перерастут когда-нибудь в брачные узы. Так что, существовала вероятность, что вскорости в этом мире появятся свои Верушки [121] и Лизы Граббе [122] . Но пока красавицам, — да и то не всем, ибо домострой в империи официально не отменен, — приходилось довольствоваться правом носить короткие юбки, глубокие декольте и откровенные купальники. Впрочем, сейчас на Лене не было уже ни платья, ни белья, просто потому что ситуация этого не предполагала. Так что Бармину тоже пришлось раздеться, но ему было куда проще: из одежды на нем были только трусы да пижамные штаны…

В своей прежней жизни, Бармин был довольно скромным человеком. Сначала не гулял из-за общей застенчивости, студенческой нищеты и занятости учебой, а позже — перед женой было неудобно. Впрочем, он по этому поводу никогда особо не переживал и ходокам из ближнего и дальнего окружения не завидовал. На самом деле, у него на похождения даже времени толком не было, поскольку он всю жизнь много и тяжело работал. На отдых и удовольствия времени и сил оставалось немного, но при этом у них с супругой совсем неплохо выходило жить активной половой жизнью едва ли не до пенсионного возраста. Так что, Бармину в этом смысле даже пожаловаться было не на что. В том смысле, что у его жены голова болела редко и настроение портилось тоже нечасто. Другое дело, что, как человек с богатым воображением, — а оно у него было ого-го какое, — Бармин любил иногда предаваться фантазиям, скажем так, эротического содержания. Причем, если с возрастом эти его «истории» становились все больше романтическими, поскольку секс в них играл второстепенную роль, то в молодости, — где-то между тридцатью и пятидесятью годами, — некоторые его фантазии вполне подпадали под определение «18+». Но однажды — и следует заметить, совершенно против его воли, — с Барминым случилось то, что случилось, и он оказался в другом мире, в другом теле, и получил возможность реализовать на практике, как минимум, часть своих несбыточных грез. При этом, он не считал, что должен отказываться от того или этого, и чувства неудобства не испытывал тоже. Прежняя его жизнь перестала быть актуальной в тот момент, когда он умер, а в том, что так все и произошло, Ингвар не сомневался, и думать о прошлом, — о жене, детях и внуках, — он себе попросту запретил. Тем более, не приходилось стесняться нынешних своих подруг. Он никого силком к себе в постель не тащил, сами, что характерно, приходили.