Если бы Гоша не услышал разговор родителей, я бы не стала рассказывать о нас с Тимуром так сходу. Но в тот момент я растерялась, испугалась, что Гоша отстранится от меня еще больше, считая, что я просто ушла не пойми к кому. Отчего-то решила, он поймет, что все много сложнее, что есть неоднозначное, запутанное прошлое, есть серьезные обстоятельства… Но он ребенок, и конечно, не понял, а я, конечно, должна была сообразить, что все делаю неправильно, и не допустить того, что произошло в итоге.

Рома ему помогает по мере сил. Точнее, общается с ним так, словно ничего не случилось. И со стороны кажется, что ничего и не случилось. Между ними. Я не знаю, говорили ли они о ситуации, при мне нет, а спрашивать Рому не хочется. Вряд ли у него появится желание объяснять сыну, что тот должен принять другого мужчину как своего отца, даже если кровно он и является настоящим отцом.

Отчаянье захлестывает, и я понимаю, что у меня нет пока другого выхода. Я должна согласиться на Гошины условия, чтобы восстановить наши с ним отношения.

Когда я говорю об этом Тимуру, внутри все сковывает холодом. Не только оттого, что я не представляю его реакции, но и оттого, что сама этого не хочу. Рядом с ним я как будто ожила, пусть все не гладко, неоднозначно, но всю ту неделю, что мы провели вместе, мне действительно хотелось жить.

— Так, — тянет Тимур. — И как ты пришла к такому решению?

Я тереблю подол блузки, не в силах поднять на него глаза.

— Гоша не готов принять тебя. Ему нужно время. А я не могу жить вот так, ездить по вечерам туда, потом сюда… Мне нужно сейчас быть рядом с сыном. Он согласен жить со мной. Вдвоем.

Тимур с усмешкой качает головой, засовывая руки в карманы штанов.

— То есть ты планируешь вестись на шантаж? Ты понимаешь, что так он из тебя выжмет все, что захочет? Может, еще к Роме вернешься, чтобы не травмировать пацана?

— Тимур, тебе не понять… Это мой ребенок! Я готова пойти ради него на что угодно!

— И ты решила пойти на разрыв со мной.

Я нервно сглатываю.

— Я не знаю, сколько ему понадобится времени, чтобы принять случившееся. Чтобы согласиться на то, чтобы познакомиться с тобой. Начать общаться. Но я точно знаю, что таким образом, как сейчас, ничего не выйдет. Мы будем с ним жить отдельно, постепенно я постараюсь смягчить его реакции на тебя. Но… — я выдыхаю, собираясь с силами, чтобы сказать следующее. — Но я не знаю, сколько для этого потребуется времени. Три месяца? Полгода? Год? Обманывать его и встречаться с тобой я тоже не смогу. А заставлять тебя ждать меня… Это нереально. Расстаться — лучший выход, Тимур. Пожалуйста, пойми меня и прими мой выбор.

Повисает тишина, Тимур разглядывает меня какое-то время, потом проходит в кухню, к балкону, привычно закуривает, стоя ко мне спиной, но не поворачивается, как делал обычно. Дымок нервно струится вверх, расплываясь в стороны от частых движений сигареты. Я стою, ожидая вердикта, просто не могу сдвинуться с места, пока Тимур хоть что-то не скажет мне.

Он поворачивается, потушив окурок.

— Я тебя услышал, Милана. Делай так, как считаешь нужным. Я готов бороться с кем угодно, но только не с нашим сыном.

Я киваю, давя спазм в горле.

— Спасибо, — выдыхаю тихо, — я соберу вещи.

Наверх я убегаю, потому что начинаю плакать, падаю на кровать, утыкаясь лицом в подушку. Не хочу, не хочу, не хочу так. И не могу по-другому. Не вижу, как выбраться из этого замкнутого круга.

Тимур появляется, когда я успеваю успокоиться и собрать вещи, я далеко не все распаковала за это время, так что сборы много времени не занимают.

— Я снял для вас квартиру, сейчас вызову такси, вот адрес, — он кладет листок на кровать. — Никаких проблем с заселением не будет. Можешь взять необходимое, остальные вещи перевезут туда завтра. За квартиру я буду платить сам. И высылать тебе деньги тоже буду. Надеюсь, это не возбраняется?

Я молчу, не глядя на него. Вижу краем глаза, как он кивает и уходит, аккуратно прикрыв дверь. И мне сейчас даже хочется сказать спасибо за то, что он такой привычно холодный и отстраненный, потому что так больнее, но легче справляться с реальностью вокруг.

Еще две недели пролетают, как в тумане. Мы переехали в двушку в хорошем районе, я работаю, ищу Гоше школу по соседству. Он знакомится с местными ребятами. Тает ли между нами лед? Медленно, но тает. Мы уже разговариваем, и хотя прежней близости нет и в помине, разговор не похож на короткие фразы чужих друг другу людей.

Иногда Гошу даже прорывает, словно он на время забывает о случившемся, и говорит привычно взбудоражено и эмоционально. В такие моменты я ловлю каждую его эмоцию с жадностью, пытаясь запомнить. Мне хочется верить, что когда-нибудь мой светлый мальчишка вернется насовсем.

И это единственное, что помогает мне жить это время. Потому что внутри меня невыносимая тоска. Я плачу ночами и ничего не могу с собой поделать. Прячу полную апатию за улыбками, чтобы Гоша не понимал, как мне плохо на самом деле.