Он женат на девице тридцати пяти лет, на которой, как по мне, пробы ставить негде. Растит ребенка в основном нянька, в этом плане отец не стал сердечнее, зацикленный на своей работе, он не замечает ничего вокруг. Как и того, что его женушка беспардонно клеится к мужикам. Я бы мог ее завалить просто из принципа, чтобы показать отцу, с кем он живет, но она вызывает во мне стойкий негатив и отвращение.

Это его выбор, пусть сам и разгребает. Благо, с моим переездом в Москву семейные посиделки стали редким явлением.

С мамой тоже всегда было неопределенно. Мы не были близки, хотя я очень любил ее и люблю. Я был замкнутым, и чем старше становился, тем больше отдалялся. В десять лет я точно не мог так радостно махать руками и обнимать маму, как делает это Гоша с Миланой. Потом подростковый возраст, институт, взрослая жизнь. Чем больше отдаляешься — тем сложнее потом говорить о чувствах, если и до этого никогда не говорил. По-моему, первый и единственный раз, когда я сказал маме вслух, что люблю ее, был перед операцией.

И это был первый и единственный раз, когда я вообще сказал человеку о своей любви.

Но любовь к маме — это что-то такое понятное, безусловное. Она есть сама по себе, она не нуждается в доказательствах. Сейчас у мамы все хорошо, она живет в Питере, у нее даже мужчина есть, несмотря на возраст. У нас теплые отношения, но я все равно не могу поделиться с ней тем, что меня мучает.

Жизнь как будто потеряла краски. Все то, что приносило радость, утратило свою значимость. День идет за днем бесполезной чередой.

Иногда я думаю: если бы я знал, что все кончится вот этим дерьмом, я бы не подошел тогда к ней в ресторане.

Но потом усмехаюсь: подошел бы, все равно бы подошел.

Я-то был уверен, что время загасит мою болезненную привязанность, но эти полтора месяца не изменили ровным счетом ничего. Я все так же хочу эту женщину. Всю целиком.

Конечно, я присматриваю за ней с Гошей. Они постоянно куда-то ходили гулять летом, Рома присоединялся раз в неделю, в выходной. В сентябре началась школа. Здание находится в двух домах от их квартиры, так что проблем с тем, чтобы туда добраться, нет. Иногда я приезжаю к ее дому, курю в машине, жду, когда она появится. Милана выглядит очень усталой, потерянной.

Хочу ли я подойти к ней? Или хотя бы тупо позвонить, поговорить? Хочу, очень хочу. Но каждый раз одергиваю себя, хотя делать это все сложнее. Но я ничем не могу помочь, она сама выставила условия. Это ее выбор. Я могу наплевать на него, только потом, боюсь, нас с Миланой отбросит еще дальше друг от друга, если случится очередное обострение конфликта с Гошей.

Остается надеяться, что когда-нибудь Милана поймет, что выбрала неверную политику. Только вот боюсь, она слишком любит Гошу, чтобы осознать, что иногда нужно не гасить боль другого человека, а просто помочь ее принять и пережить.

Вопрос в том, насколько меня еще хватит? Сколько я смогу ждать, прежде чем наплюю на все и разрублю этот узел? Разрублю, конечно, забрав Милану к себе. Пока что я стараюсь не лезть, она ведь и впрямь старается все наладить, это я осознаю. Не пишу, не звоню, не объявляюсь — чтобы не было больнее. Особенно ей, Милана и так слишком подавлена сейчас.

Я дал срок всему этому цирку три месяца, если она не сладит с сыном, придется вмешаться мне. Как только прожить оставшееся время, учитывая, что первый месяц напоминает настоящий ад.

Заряжают дожди, холодный ветер задувает немилосердно, прогоняя людей с улиц. Я снова сижу перед ее домом, думая, взяла ли Милана зонт, а если нет, то сообразит ли вызвать такси? Успеваю задремать, когда дверь со стороны пассажира распахивается. Резко выпрямляюсь, не сразу понимая, что происходит. На соседнем сиденье сидит Гоша, шмыгает носом, стирая с лица капли дождя.

Смотрю на него с любопытством, мне так и не довелось увидеть его вот так близко. Он действительно очень на меня похож. Особенно сейчас, когда смотрит исподлобья и сжав губы. Странное ощущение понимать, что он мой ребенок. Непонятное. Я почти уверен, что буду, если когда-то буду, фиговым отцом. Как и мой отец был мне. Потому что не умею выражать свои чувства от слова совсем.

— Ты Тимур? — кидает он.

— Я, — киваю коротко. Что ж, выбрал тактику агрессивного нападения. Предсказуемо. Рассматривает меня с минуту, я не мешаю. Потом отворачивается, смотрит вперед, по-прежнему хмурясь и поджимая губы.

— Она тебя любит, — произносит вдруг. Охренеть разговор. Прямо по душам. Меня только не спросили — хочу я или нет?

— И? — смотрю на него, он бросает на меня взгляд и отворачивается.

— Я думал, если ты уйдешь, будет лучше. Мы с мамой будем жить вдвоем.