– Она была красива, молода, одинока, несчастна – перечислила Гамилла, едва ли не загибая пальцы. – Я ее пожалела… Просто пожалела… а затем жалость превратилась во влечение. Настоящее, неподдельное.

Арбалетчица искоса глянула на Елену, как будто опасалась увидеть осуждение на лице рыжеволосой. Лекарка криво усмехнулась и сказала:

– Бывает. Я тоже спала с… дворянкой.

Она чуть было не сказала «с герцогиней», но в последний момент решила, что это лишнее, больно уж смахивает на похвальбу.

– Так и думала, - кивнула «госпожа стрел».
– Видно было, как ты смотришь на ту девочку-баронессу.

В иной ситуации Елена удивилась бы, возможно стала отрицать, потому что - ну, в самом деле!
– какое уж тут влечение?! Дессоль была всего лишь пациенткой, да еще «токсичной», опасной, как раскаленный уголь в руках. Однако место, время и обстановка не располагали, поэтому лекарка не стала ни удивляться, ни огорчаться. Женщины грустно улыбнулись друг другу, практически синхронно, с одинаковыми выражениями лиц, снова пустили флягу в обмен.

– А затем к нам присоединился муж, - с удивительным спокойствием вымолвила арбалетчица.

– Что ж, почему бы и нет, - столь же рассудительно отозвалась Елена. – Если всех устраивает.

– Да, так и было, - сказала арбалетчица. – Какое-то время.

Елена почесала кончик носа, немного подумала и предположила:

– Ты вдохнула новую жизнь в их… отношения? Освежила вином сухой кувшин? Заставила каждого снова почувствовать себя желанным?

Гамилла подозрительно и косо глянула на собеседницу, столь же подозрительно заметила:

– Ты как будто рядом была.

– Нет, не была, - Елена глотнула, тяжело выдохнула и пожалела, что под рукой нет хотя бы огурчика. Обязательно, чтобы хрустел неповторимым огуречным хрустом, который и сравнить то не с чем, настолько звук самобытный. – Просто… бывает и такое.

– Бывает, - согласилась Гамилла, успокоившись, поверив лекарке. – То есть было. Какое-то время все казалось хорошо. И еще лучше. Полгода или около того. Мы были счастливы. Конечно, против уставов и заповедей, но мы на них плевали, потому что законы человеческие и церковные не для богатых, сильных и счастливых. А дальше…

Она сделала паузу, стиснула челюсти до каменных желваков на скулах. У Елены были кое-какие предположения на тему того, что могло бы случиться дальше, исходящие из личного опыта и некоторого представления о нравах аристократии. Но женщина решила оставить мысли при себе.

– А дальше я сделала ошибку, - криво и без тени радости улыбнулась Гамилла, глаза ее чуть блеснули под лунным светом, словно подернулись тонкой пленочкой влаги.

Елене хотелось сказать что-нибудь вроде «если тяжело вспоминать – не рассказывай, молча посидим», но ее останавливало простое соображение. Гамилла затеяла этот разговор явно, чтобы выговориться, разделить с кем-нибудь давнюю, но все еще мучительную боль души. И коль уж Елена согласилась слушать, надо было доигрывать роль психоаналитика до конца. Тем более, история, в самом деле, получилась интересной. Явно жестокой, грязной, подлой, но интересной.

– Все было так хорошо, что я забыла о разнице в происхождении, - буднично сказала Гамилла. – Что я простая цин, у которой, когда я стучалась в замковые ворота, не было даже лошади. А они родовитые аусф при замке и владениях с шестью сотнями золотых годового дохода. И если мы ведем себя как равные, это их доброжелательная прихоть.

Елене сразу и отчетливо вспомнилась жесткая ремарка Флессы по сходному поводу.

Я позволяю обращаться ко мне на «ты» и опускать «госпожу». Но тебе следует помнить, что это мое позволение.

Интересно, как повела бы себя герцогиня, не пойми безродная лекарка прямой намек?.. Хороший вопрос.

– Как бы люди ни были близки… иногда у них случаются... конфликты. Непонимание. Ссоры. Нас это не миновало. И когда… - арбалетчица пошевелила чуть подрагивающими пальцами, будто нащупывая правильное слово.
– Когда это случилось, я не заметила, как перешла незримую черту, которую мои… милые… видели очень хорошо. Надо сказать…

Чем дальше заходила история, тем больше появлялось пауз в речи Гамиллы, тем не менее, женщина продолжила.

– Надо сказать, - повторила она. – Они поступили по-своему благородно. Сначала деликатно указали мне на допущенную оплошность. На бестактность по отношению к тем, кто стоит много выше. Дали возможность отступить, принести должные извинения, вернуть все на прежний круг. Но… я не поняла. И тогда они преподали урок.

На этот раз Гамилла приникла к фляжке более старательно, глотнув дважды или трижды, даже не поперхнувшись

– Ну как… не совсем они, а четыре конюха по господскому приказу и указанию. Но, по крайней мере, без выбитых зубов и беременности.