– Слишком напрягаешься, - отрывисто заметил Пантин. – Закрепощаешь дыхание. Делай мягче. Текучее.

Каждый раунд заканчивался одинаково, Пантин сбивал Елену с позиции, заставлял оторвать хотя бы пятку, но справедливости ради стоит заметить, что время ее устойчивого положения удлинялось. По чуть-чуть, буквально секундами, но все же…

– Неплохо, - скупо вымолвил наставник. В отличие от Чертежника Пантин считал, что достижение следует поощрить, а не воспринимать как нечто самой собой разумеющееся.

– В общем неплохо. Однако недостаточно, и ты это знаешь, - безжалостно закончил фехтмейстер. Елена проглотила горький вздох. Да, успехи неоспоримо имелись, но их было недостаточно, и она хорошо это понимала.

– Бери меч.

Елена взяла, уже автоматически перекинув два пальца через гарду.

– Боковое кольцо с внутренней стороны, – неожиданно спросил Пантин.
– Какое применение ты видишь для него?

– Защита большого пальца, - с легким недоумением ответила женщина.

– А еще?

Елена покрутила меч в руке, ничего не придумала. Впрочем, Пантин редко загадывал долгие угадайки, не стал тянуть драматическую паузу и на этот раз.

– Положи большой палец, - посоветовал он. – Прямо на кольцо.

Елена попробовала несколько вариантов и, в конце концов, нащупала верный подход. Действительно, если поместить большой палец на боковое кольцо, рубить оказалось очень удобно, появилась дополнительная точка опоры. Главное – успевать быстро менять хват, переходя от укола к рубке и обратно. Полезно, надо запомнить.

– А теперь бери щит, - сказал Пантин, и, разумеется, искомый предмет уже был у Елены перед носом. Странный, непривычно далекий от баклеров, которые повсеместно использовали в городских поединках. Щит Пантина имел не круглую, а трапециевидную форму, был не плоский или выгнутый, а скорее «волнообразный», с тремя ложбинами, словно кусок шифера.

– «Слабая» рука всегда должна быть чем-то занята, должна грозить противнику, - назидательно сообщил Пантин. – Она может бить, хватать, в крайнем случае, делать оскорбительные жесты. Есть мастера, которые предпочитают «пустую ладонь», потому что искушены в виртуозных захватах. Но до мастерства тебе еще далеко. Поэтому вторая рука может делать одно из трех. Ложиться на рукоять меча, помогая «сильной». Держать кинжал…

Елена и так слушала очень внимательно, а теперь буквально навострила уши. За всю бытность в Мильвессе, за все время учебы у Фигуэредо женщина не встречала ничего похожего на классическое фехтование времен европейской шпаги, то есть комбинацию длинного и короткого клинка. Только щиты или что-нибудь оригинальное, скажем боевой молот, как делал знаменитый Жнец.

– … или щит, - закончил мастер. – С него и начнем. Итак, щит в правую, большой палец на эту «таблетку»… Хорошо. Меч в левую, гвардия «защиты лица». А теперь...

– Ему можно помочь? – спросила Елена опять, когда занятие окончилось.

– Юному Артиго? – уточнил Пантин, на котором ни одна ниточка не промокла, в отличие от ученицы, словно из бани вылезшей. Хорошо, что в магическом цилиндре не бывало сквозняков.

Елена совершенно не помнила, чтобы кто-то называл магу имя мальчика или раскрывал происхождение, но… он просто знал, и все.

– Да.

– Нет.

– Ты не можешь или не хочешь? – на этот раз Елена решилась все же вступить в диспут.

– Я не могу, - отозвался мастер, ухитрившись сделать красноречивые ударения на обоих словах. – Кто-то другой, быть может, справится.

– Почему? – безнадежно спросила Елена, разминая кисти, которые болели так, словно каждое сухожилие превратилось в стальную и безжалостно растянутую струну.

– Потому что настоящая магия это договор, - внезапно ответил фехтмейстер. – Волшба по рецептам есть удел низких практиков. А истинное колдовство по природе своей обращение к силам настолько могущественным, что ими нельзя управлять, ни по наитию, ни по науке, - он помолчал немного. – Но можно договориться. Заключить нечто вроде сделки. Ты отдаешь и получаешь, при этом обмен должен быть равноценным. Хитрованство недопустимо и невозможно.

– А! – сегодня точно был удивительный день прозрений и откровений. С учетом слов Пантина многое стало на свои места. – Так вот почему ты не лечишь и не сражаешься?!

– Наконец-то поняла, - проворчал Пантин. – Да, это часть моего договора с непознаваемым и неназываемым. Я живу, неподвластный болезням и старению. Мой клинок сильнейший в мире, нет бойца, что мог бы превзойти меня в чем-либо. Но цена моего искусства – невмешательство в естественный ход вещей. Мне позволено изредка облегчать страдания людей…