– Ждите здесь, - отрывисто приказал Раньян и пошел вперед, туда, где у пустой арки без ворот его ждало несколько мужчин примерно одинаковой степени оборванности. Они побросали нехитрую работу и собрались в плотную группу. Гендерное разнообразие создавала одна хрупкая девушка, которая походила бы на обычную крестьянку, кабы не руки, слишком белые и гладкие для простолюдинки. Елена уже давно обратила внимание, что сельская девочка может выглядеть сколь угодно юной, но руки у нее почти всегда будут старушечьи, изуродованные тяжкой работой. Городских женщин жизнь старила тоже быстро, но все же не столь ужасно.

– Нас не побьют?
– тревожно спросил Гаваль.

Новоприбывших и местных разделяло с полсотни метров. Раньян говорил о чем-то с предводителем, разговор казался вполне мирным, но в дороге может случиться, что угодно, поэтому все были настороже и глядели друг на друга с нескрываемым подозрением.

– Да не должны бы, - рассудила Гамилла, впрочем, не спеша разрядить баллестр.

Елена лишь криво улыбнулась, она предполагала, что бретер, Кадфаль и Насильник могли бы каждый в одного без особых усилий разогнать местных. Впрочем, бог его знает, какие удивительные таланты могли скрываться у замковых, не говоря о паре возможных лучников, поэтому женщина отступила на шаг, приготовила ножны.

Наконец Раньян обернулся и махнул рукой, дескать, консенсус достигнут.

– Не, не побьют, - солидно сказал Кадфаль.
– А капустка на сон грядущий очень пользительна для живота.

– Ага, - мрачно фыркнул депрессивный Грималь, пользуясь отсутствием господина.
– Поутру как раз пользительно пронесет…

Он оглянулся на юного императора, скривился и шлепнул себя по губам.

Семейство замковладельцев состояло из пожилого, но еще крепкого фрельса и его дочки, той самой бледной тоненькой девушки лет четырнадцати. «Фрельс» шел за «бароном» и считался первой ступенью в лестнице настоящего дворянства. Все, что ниже уже относилось к презренной черни. Судя по всему, эта семья бедствовала и работала чуть ли не бок о бок с крестьянами, которым сдавала в аренду родовую землю. Однако сей факт гости дружно и тактично «не заметили». А хозяева не сказать, чтобы горячо порадовались гостям, но приняли в целом радушно, отчасти из долга гостеприимства, отчасти в расчете на хорошую беседу и новости. Как оказалось, сюда дошли слухи о смене власти, однако без всяких деталей, и провинциальные дворяне жаждали подробностей.

В самой башне, по-видимому, давно никто не жил, она выполняла представительские и защитные - на крайний случай - функции. Приезжих разместили в господском доме, где не было даже камина, его заменяла универсальная полусферическая печь, сложенная буквально из камней и глины в центре зала. Впрочем, путники, наконец, отогрелись и отмылись, пусть едва теплой водой. Причем они оказались не единственными гостями дома. Здесь уже расположился одинокий странник, по лицу типичный горец, одетый, впрочем, как рядовой наемник в поиске работы. Он был, кажется, ранен в ногу и по большей части молча лежал на охапке соломы. Помощи горец не просил, так что все его дружно (и вежливо) игнорировали.

Прислуживали гостям лично хозяин и дочь, притом все опять-таки дружно сделали вид, что это великая милость и знак уважения со стороны хозяев, а не отсутствие слуг. Хозяева, в свою очередь, с достоинством приняли серебряную монету от Раньяна - упаси боже, не плату, а честную бескорыстную благодарность. И после ужина бретер удовлетворил, наконец, тоску фрельса по новостям, очень аккуратно и регулярно ссылаясь на выдуманных описателей и рассказчиков, чтобы не дай бог, не сойти за очевидца. Елена же снова погрузилась в раздумья.

Она уже не раз слышала в разных вариациях, что мелкое служилое дворянство переживает скверные времена, причем повсеместно и далеко не первый год, скорее даже не десятилетие. Судя по всему, марксов тезис о накоплении и концентрации капитала безотказно работал и здесь. Богатые землевладельцы становились все богаче, умножая владения, выкупая, а то и забирая наделы у менее удачливых коллег. А «всадники» попроще терпели нужду, их родовые земли уходили в залог, а затем и распродавались. В лучшем случае обедневший рыцарь оказывался на положении ловага, то есть фактически наемника, который имел символическое земельное владение - только чтобы числиться в сословии - а жил за счет хлебного содержания магната, исполняя волю господина. Но это в лучшем. Остальные падали ниже и ниже, превращаясь в настоящих рутьеров, сержантов, а то и просто бандитов и прочий деклассированный элемент. Глобально исправить или хотя бы смягчить ситуацию могла бы хорошая, большая война, то есть грабеж и обширное перераспределение собственности в масштабах хотя бы королевства, но таковой не было уже почти столетие и не предвиделось.

Но слышать - одно, а видеть своими глазами - совсем иное дело. Старый фрельс был настоящим рыцарем, представителем фамилии с трехвековой родословной подлиннее, чем у иного графа. Однако всех различий с податными крестьянами у него был разве что герб на поясной бляхе. Рыцарь одевался как простолюдин, ел как простолюдин, работал наравне с простолюдинами. И явно страшно нуждался, одеваясь в гордость вместо богатого платья.

Пока Елена думала о марксизме и политэкономии, мужчины углубились в разговоры о мужском, то есть военном. Фрельс рассказывал о грядущих неприятностях.

Весной должен был состояться ежегодный воинский смотр округи - традиционный повод для приличных людей собраться, порешать накопившиеся вопросы, от помолвок и любительских турниров до поединков чести. А самое главное, военнообязанные кавалеристы должны продемонстрировать снаряжение и навыки, соответствующие их положению. Ведь коли не можешь служить сообразно статусу - не можешь быть дворянином. В уходящем году мероприятие прошло тяжко, непросто, с какими-то эксцессами, о которых фрельс говорить не хотел. А смотр грядущий обещал форменную катастрофу. Слишком много долгов, слишком мало денег, слишком дорогое снаряжение. Дело шло к тому, что мелкопоместные дворяне уже массово не смогут выйти «конно, оружно, доспешно», то есть встанет вопрос об исключении из сословных списков. Сам фрельс, несмотря на бедственное положение, этого почему-то не боялся, но соседей по-дружески жалел.