Шрифт:
– Упал?
– спросил он деловито.
– Первым и повалился!
– подтвердил Рябов.
– Ты говоришь истинную правду?
Кормщик кивнул.
Швибер огляделся - не смеется ли кто-нибудь. Никто не смеялся. Тогда Швибер сказал:
– Я тебе благодарен, что ты помог мне избежать большой грех! Я тебе сильно благодарен. Наказать без вины - грех...
Толпа трудников угрюмо молчала.
Швибер повел плечом, замахнулся кнутом над головами:
– Работать! Ну! Пусть старик отдыхает сегодня, завтра и еще раз завтра. Впрочем, ему довольно два дня...
И Швибер ушел. Рябов повернулся к своему соседу, спросил:
– Чего замешался в дело? Убить он мог запросто кнутом своим.
– И тебя убить мог запросто!
– ответил Молчан.
Рябов усмехнулся.
– Меня не больно-то убьет! Я вон каков уродился...
Молчан ответил просто:
– Ты хорош, да и я не слабенек. У меня жилы что железные. Спробуй разогни...
И подставил согнутую в локте руку.
Рябов хотел разогнуть с ходу - не вышло. Пришлось повозиться, пока распрямил. Старый Пайга отполз в сторону, следил с интересом, как меряются силами Большой Иван и черный бородатый Молчан. С этого времени старый Пайга тенью ходил за Рябовым и даже спать перешел в ту избу, где спал кормщик. Здесь устроился у двери, где потягивало морозцем, - в самой избе ему было душно. Здесь ел свою строганинку (Рябов доставал старику сырое мясо посылала Таисья, он строгал его и ел с ножа). Здесь пел свои песни, закрыв глаза и раскачиваясь, словно в нартах, или вдруг начинал рассказывать про майора Джеймса, как тот приехал и сделал великое разорение всему кочевью. Русские не понимали, но слушали внимательно, качали головами, обижались за старого Пайгу...
– Крепко, видать, старичку досталось! Вишь, все помнит...
– Гляди, плачет! Обидели, видать...
– Стой, пусть дальше сказывает...
– Сказывай, дедка, сказывай... Полегчает...
Пайга рассказывал про майора Джеймса, про то, как осталась там, далеко, вся его семья - дети, внуки, как его вели в город - веревкой к седлу. Трудники догадывались:
– Вишь, что сделали! Удавку - на глотку и повели!
– А тебя пряниками заманили? Али сам пришел?
– Ну, его в карете привезли...
Зычный хохот несся по избе:
– В карете! Хо-хо!..
Иногда старик Пайга рассказывал, как зверовал в тундре, как ловил рыбу, как женил сына, хоронил отца. Рассказывал про тадибея-знахаря, как тот от болезни лечит. Сам показывал тадибея, как скачет и заклинает. Трудники смеялись:
– Во, чудище!
– Кажному человеку своего попа надобно. А вот я ему нашего попа покажу - чего он скажет!
– Ты - потише!
– Чего - потише! Наш попище, почитай, трезвый и не родился.
Молчан, много где бывавший, рассказывал:
– А чего? Народ как народ. Честный, завсегда к тебе с открытым сердцем. Я у них живал, ничего, обижаться нельзя. Народ кроткий. Хоронят они по-своему - покойников в дальнюю дорогу сбирают: в чуме, в избе ихней, шесты поломают, положат к покойнику в гроб ложку, чашку, все, чего в том пути занадобится, хорей его еще, погонялку, чтобы было чем в том краю олешек погонять... Верно говорю, отец?
Пайга кивал старой головой, будто понимал, что говорит Молчан, улыбался, медленно укладывался спать возле двери.
Как-то Рябову занедужилось, простыл - ломало плечи и ноги, в голове стреляло словно из пушки. Тогда ночью Рябов заметил: старый Пайга вынимает из-за пазухи чурочку, что-то странное с ней делает. Встал, присмотрелся, понял: Пайга кормил своего бога кашей, чтобы выручил кормщика из лихоманки.
– У каждого свой бог! Самоедину бог - чурочка, - сказал Рябов Митеньке.
– Толку не видать, а тоже надеется...
В феврале еще похоронили многих. Зима стояла крутая, морозы не отпускали. Долгими ночами во все небо играли сполохи - в черном ковше ходили золотые мечи, копья, стрелы. Старики, разрывая душу, все пели о смерти, о гробе, о прахе. Один - желтый, иссохший - читал в темноте длинной ночи напамять:
"Живот речет: - Кто ты, о страшное диво? Кости - наги, видение твое и голос твой - говор водный. Что гадает звон косы твоея? Поведай мне! Смерть речет ответно: - Я - детям утеха, старым отдых, я - рабам свобода, я должникам льгота, я - юным вечный спокой. Живот речет: - Почто стала на пути моем и гундосишь немо? Пойди от нас туды-то и туды-то, Смерть, в темные леса, в чисты поля, за сини моря; а се я тебя не боюся..."
Трудники, слушая старика, посмеивались. Кто постарее - ворчали:
– Какие такие хаханьки нашли?
– Пошто, бесстыжие, регочете?
Старик, подождав, опять читал по памяти:
"Смерть речет: - Молодым-молодехонек, зеленым-зеленехонек, о живот, красота, сердце мое услади. И любовь моя быстрее быстрой реки, острее вострого ножа..."
Из темноты неслись насмешливые бесстрашные слова:
– Она полюбит!
– Хитрая! Ей только поддайся!
"Живот же речет, - опять бубнил старик из своего угла: - Ты - косец. Коси ты нивы твои, к жатве спеющие. Я - юн, я - плод недозрелый, здесь нет тебе дела..."