Мы с Олегом прошли к камину неуловимо азиатских форм, сняли куртки, покрытые наледью от бешено летевшей снежной крупы. В воздухе запахло влажностью и холодом. Ещё вокруг витало ощущение обречённости и неизвестности. Пробьётся ли вертолёт в такую погоду домой — неизвестно. Без сведений разведки завтра мы будем видеть не дальше собственного носа.

Сандра принесла горячий чайник, подогретые хлебцы, которыми нас снабжали псоглавцы. У неё с Олегом установились почти что родственные отношения, как со старшим братом. Обоих это, похоже, устраивало — взаимное внимание и никаких особых обязанностей.

— Как там? — спросила Фрези, отходя от оружейной стойки, где проверяла автоматы.

— Метёт. К утру занесёт поле. Были известия от Эвис и Ахмеда?

— Нет. По времени у них осталось полчаса. Нужно зажечь газовый факел на башне.

Я упёрся кулаком в стену.

— Через полчаса стемнеет. А маяк зажигать всё равно что сказать на всю округу — вот мы, здесь, приходите.

— Ты же знаешь, что наш вертолёт не может летать в темноте, — в упор посмотрела на меня Фрези.

— Будем вызывать по радио.

— Не тянет радио. Сплошь помехи. — сказал Славик. — Кажется, искусственные.

— Что?

— Искусственные, говорю, помехи. Послушай.

Я сел к радиостанции. В наушниках ритмично пульсировала широкая волна "белого шума", настолько мощная, что засвербило в ушах. На всех доступных частотах стояли помехи.

— Твою мать… — я скинул гарнитуру с головы. — Идём к факелу, Фрези. Будем ждать ещё десять минут, если не услышим, зажжём. Славик, всё-таки слушай эфир. Вызывай, дёргай несущую на максимальной мощности. Если словят, за приводной сигнал сработает.

По внутренней лестнице мы поднялись на четвёртый уровень, он был немного ниже кромки горы. Здесь в световые проёмы задували порывы ветра, снаружи тёмно-синими сгустками блуждал поздний вечер. Рядом, на верхушке башни, находился выход оголовка газовой скважины и металлическая розетка факела. Кто, когда и зачем так сделал — разве сейчас узнаешь? К розетке вела лесенка, чтобы можно было положить запальник.

Фрези вздрагивала от холода, она пошла, не одев плащ. Я обнял подругу, встал к стене, где меньше всего дуло. Мы стояли молча, давно понимая друг друга без слов. Окружающих всегда удивляло, что мы можем за день не перекинуться и десятком фраз. Достав зажигалку, я полез наверх, приготовив тряпку, смоченную в керосине.

Над устьем торчал крюк. Повесив тряпку, я нажал на клавишу зажигалки, синий тугой язычок коснулся ткани. Фрези немного отвернула задвижку. Отстранившись от розетки, я услышал шипение. Газ загорелся с тихим хлопком, пошёл быстрее. Через несколько минут, когда мы вывернули штурвал целиком, над башней с гулким рычанием горел длинный, метров в двадцать пять, сполох. Огонь завивался дымными косицами, снег таял, не долетая. С воздуха такое трудно не заметить. Да и с земли вспыхнувшее среди снежных потоков жёлто-алое пятно увидят все.

— Теперь мимо нас никто не пройдёт.

— Я готова к этому, — Фрези прижалась ко мне, всё ещё вздрагивая. — Хотя прекрасно понимаю, что это может значить.

Я коснулся ладонью её волос, втянул их запах. Фрези подняла глаза.

— Что бы ни случилось завтра… Я тебя люблю.

— Знаю. Я тоже.

Мы стояли на верхней площадке башни под пылающим факелом и целовались, как дорвавшиеся до вольной жизни старшеклассники, пока в воздухе не завибрировал свистящий звук вертолётных винтов.

Ахмед прибился к нам недавно, где-то с месяц назад, когда мы в одном из рейдов наткнулись на оставленную военную базу. Привязать её к какому-то определённому времени и государству не получалось — на стеллажах складов могли соседствовать ящики с германскими винтовками К.98 и запаянные в полиэтилен "Мухи", а в кузовке "Хаммера" легко мог обнаружится мешок бутылочных гранат времён 1917 года. На этой базе кто-то с кем-то что-то не поделил, мы явились часа через четыре после того, как всё стихло. Среди догорающей лёгкой техники и тел нашёлся один живой человек, молодой дагестанец Ахмед Аслаханов. Худощавый джигит с длинными смоляными волосами за несколько дней, проведённых в поместье, оклемался, благо серьёзных ранений не получил. При этом Эвис, помогавшая Нессе, влюбилась в него по уши. Скорее всего, это было взаимно, потому что вскоре представить их порознь было так же трудно, как и Марину без Славиком.

На той же базе мы отыскали вертолёт. Вернее, это был не совсем вертолёт, хотя и летал на двух несущих роторах, подобно камовским машинам. Как работал его двигатель и на чём — вот что загадка. Ни заливных горловин, ни моторных кожухов, ни выхлопных патрубков не было видно. Аккуратный, зализанный корпус, удобное и понятное управление, восемь мест, считая два пилотских. Приборы были подписаны латиницей, в основном на английском, но некоторые слова оставались непонятными, словно из какого-то диалекта. Кое-как я довёл его до поместья, а у Ахмеда оказался талант пилота. Вот так они и летали с тех пор — эльфка Эвис и кавказский горец Ахмед. Я как-то заикнулся о том, что однажды горючее или что там внутри, закончится, тогда он поднял вертолёт, набрал скорость и, отключив двигатель, посадил машину на авторотации почти так же гладко, как на тяге.