– Молодец, сынок. Достойную жену выбрал. Красавица, умница, а детей как обхаживает, – одобрил выбор сына его отец, мой московский дед. – И чистенькие, и аккуратные, и воспитанные. На мать не обращай внимания – ей никто не нравится. Характер у неё такой.

А вот повлиять на свою жену московский дед не мог. Ей не давали покоя мамин украинский говор, её украинские и польские корни, а ещё её забитость – и в то же время неумение соглашаться. Упрямство жены сына её бесило. А та никак не подчинилась воле свекрови, и это не прощалось.

Признала маму сестра бабушки, тётя Лена, пережившая оккупацию под Москвой в посёлке Красная Поляна*, а точнее – в деревне Пучки входившей в состав посёлка *. Во время войны в их доме обосновался немецкий штаб. Тётушка Елена рассказывала о тех днях, о том, что она пережила, пока немцы были в доме. Рыдала всей душой, вспоминая весь тот ужас. Немцы её не тронули, она с детства была горбатенькой и незаметной. Находились немцы в доме совсем не долго, но было страшно. Они спали в одеждах, ожидая наступления Красной Армии, а убегая, бросили всё своё имущество. Очень жаль, что обо всём было рассказано скупо, неохотно.

* Посёлок Красная Поляна вошёл в историю Великой Отечественной войны как самая ближняя точка к Москве, на которой были остановлены вражеские войска. Сейчас это микрорайон в составе города областного подчинения Лобня Московской области. Расположен в 39 км к северу от центра Москвы и в 20 км от МКАД (Википедия).

Всю жизнь баба Лена прожила одна в Подмосковье, в поместье, оставшемся от родителей. Сад с яблонями, вишней, красной смородиной, белой смородиной, черникой. Каких только ягод там не было! Скамеечки и тропинки по саду, кормушки для птиц на деревьях. В огромном доме всем хватало места. Чистота идеальная, всё строго расставлено по своим местам и никогда не перемещалось. Баба Лена строго следила за этим, аккуратистка, педантичная, спокойная до предела. Никому не мешала, восхищалась миром, как ребёнок, всех жалела и гладила детей по голове, как котят. Начитанная, грамотная, она знала много историй и сказок.

Я любила слушать её сладкий голос с удивительным московским акцентом. Пыталась подражать, избавиться от своего гэканья, но ничего не получалось. С этим надо было родиться и жить всю жизнь. Московский говор ни с каким другим не перепутаешь!

Ко всему баба Лена относилась с юмором. Когда в семье начинался раздор, она хихикала она в ладошку:

– Чего ругаются? Посмотрели бы на себя со стороны!

Я смотрела со стороны на эти «дебаты» глазами бабы Лены, и мне тоже становилось смешно. Мы сидели с ней на лавочке у дома в обнимку и наблюдали

очередной переполох. Видимо, так Елена Сергеевна, мудрая старушка, защищала меня от страданий и переживаний за родителей. В конце жизни любила выпить. Каждый вечер по стопочке водочки. В поликлинике на учёте не стояла, ни разу ничем не болела, даже медицинской карточки у неё не было.

Амурская бабушка родилась в семье украинки и поляка. Высокая, статная, тёмная коса до пояса и синие-синие глаза. Слыла самой красивой девушкой в округе. Но замуж её выдали за маленького, юркого, вредного парнишку Марка. Не было парней, а девку пора пришла замуж отдавать! Бил Марк Елизавету. Справиться не мог, а вот щипал её от злости постоянно. Ревновал. До старости злился, что красавица ему досталась. Но и побаивался её. Не раз и он был бабушкой бит.

Бабушка Елизавета не понимала, что мама нашла в «москале». В деревне отца моего никак не могли принять за «своего». Мамины родственники смотрели на него, слегка отступив назад, не подпуская близко к своим душам. Они наблюдали за зятем, как за обезьяной, которая выделывается и так, и сяк, чтобы понравиться зрителям. А отец очень старался. Он называл бабушку «маткой», почему-то так было положено, а дедушку – батей. На что дед покрякивал, отмахивался, бубня что-то под нос:

дескать, какой я тебе батя, своих сынов хватает.

И так продолжалось долгие годы. Бабушки не смогли развести моих родителей, смирились и со временем привыкли. А родители, ругаясь, разводясь бесчисленное количество раз, снова сходились, мотая нервы нам, своим детям, и прожили вместе почти шестьдесят лет. Никакие трудности и распри не смогли их развести. Так и получалось у них: и сам не гам, и другому не дам. Только в последние дни жизни отец, уже совсем слабый, признался, что всю жизнь прожил не так, как хотел. Мама сломала его. Как сорвала из армии, так всё и пошло кувырком…

Страдал. Плакал, вытирал старческие скупые слёзы. Впервые я видела слёзы отца. И мне было его впервые так жаль, ведь я никогда прежде не понимала его. Никогда не жалела: мама не позволяла этого делать. Она была сильнее отца.

Любви ни у тёщи, ни у свекрови так и не возникло к «чужакам». Но, независимо от отношений, к бабушке на Дальний Восток и к бабушке в Москву мы стабильно ездили через всю страну каждый год. Чередуя: одно лето – деревня, другое – столица.

Я часто думаю об этом периоде жизни. Очень хочется понять своих родителей, найти оправдание их поступкам и решениям, хочется понять бабушек, дедушек. Ведь это целая жизнь таких разных, но волею судьбы родных мне людей.