Тем временем, треть машин уехало. Люди решили поискать счастья в другом месте.

С автобусом незнакомцы провозились дольше всего. Прошлись вдоль сидений, обыскали сумки, открыли багажное отделение. Забрали понравившееся. Только военных не трогали. Побоялись к ним лезть.

— Отходите от машинки дорогие мои. — В шуточном тоне сказал ублюдок, подойдя к автомобилю Васильевых.

Вадим взял жену за руку и отвёл в сторонку.

Мрази раскрыли двери машины, открыли багажник, небрежно всё разрыли. Но этого им было мало.

Один из них посмотрел на Арину. Усач с ухмылкой. Он облизнулся.

— Не хочешь поебаться красавица? Я нежный, а дружок мой большой.

Арина и Вадим вытерпели, промолчали.

— Что нет? Эх… — Уёбок достал из сумки фотографию Васильевых и разделил напополам. — Тогда буду наяривать на тебя скучными ночами. — Он потёр половинкой фотографии у себя между ног, и убрал её в подсумок.

Они забрали почти всю еду и лекарства, большую часть бензина. У них из глоток не переставали вылетать смешки, когда они уходили.

Вадим помог жене залезть в машину, а потом сам сел за руль. Его трясло от злости. Ему и в голову не приходило, что он когда-нибудь встретит подобных личностей на своём веку.

Автомобили очень тихо поехали. По метрику, ещё по метрику. Останавливаясь, ожидая, и снова продвигаясь.

Незнакомцы убрали пару внедорожников с дороги и нагло махали обворованным людям на прощание.

Одна, вторая, треть, двенадцатая, двадцатая машина проезжала, но двадцать первая остановилась. «КИА Сорренто», белая.

Усач, что домогался Арины, подошёл к автомобилю. Окно передней двери со стороны водителя, открылось.

Во все стороны разнёсся оглушительный хлопок. У усача за место носа, теперь была лишь дырка. Из затылка брызнула кровь и мозг.

«КИА» резко стартанула и сбила ещё одного урода, прежде чем её обстреляли со всех сторон. Вот так, оказывается родитель, мстит, за убитого ребёнка.

Машины газанули с визгом, понеслись к мосту. После такого никого не пощадят.

Автоматы загремели, из них посыпались гильзы.

Железные кони теряли управление, изнутри окрашивались в красный.

— Пригнись! — Крикнул Вадим жене, схватил за голову и опустил как можно ниже.

Потом он нажал на педаль газа со всей дури.

Впереди творился хаос и ад. Машины ехали то туда, то туда, зигзагом улетали в кювет, или останавливались посреди дороги.

Автобус сносил всех без разбору, прорывался к мосту.

Вадим поехал за ним.

Внедорожники пытались вновь загородить дорогу. Их смёл мощный поток стали.

Машины прорвались. Пули полетели им вслед.

Военные из автобуса палили по ублюдкам, и получали выстрелы в ответ. Стёкла стальной громады крошились, разлетались на мелкие осколки. На стенах появлялись дыры.

Одна мразота попала под колёса. Кишки суке вдавило в асфальт.

Вадим влетел на мост следом за автобусом. Переднее стекло брызнуло на него осколками, ветер и капли дождя ударили в лицо.

Машины позади и спереди останавливались, врезались, а Вадим ехал. Он ехал блять! Он был жив!

Мост закончился, стрельба осталась в прошлом, а Вадим всё набирал скорость, захлёбываясь рыданием и смехом.

Арина выбралась из-под руки мужа. Её трясло. Лицо залили слёзы. Глаза покраснели.

Мимо пронеслось пустое селение. Похуй на него. Надо дальше ехать, как можно дальше, перегнать сраный апокалипсис ведь тот как-то умудрился перегнать их и показать себя.

Вадим не знал сколько ехал. Он просто увидел, как автобус останавливался и тоже сбавил скорость.

Из автобуса хлынули люди, даже до того как тот до конца остановился. Кто-то заблевал, кто-то побежал подальше, в траву и прохладу.

Васильевы смотрели на них, через не существующее стекло.

Рустам вылез на улицу с трудом. Устал мужик. Сегодня был слишком трудный день для него.

Лейтенант вышел ещё медленнее, спиной вперёд. Сначала он, потом… труп, и ещё один молодой вояка.

Тело военные держали за руки и ноги. Мёртвая женщина вся была перепачкана кровью.

Ещё двое солдат вынесли тело. На этот раз пожилого мужчины, без правой половины лица.

Лейтенант с подчинённым вошёл в автобус и вернулся через минуту, с девочкой в руках. Её светлые волосы слиплись от крови и пота, а горло представляло собой нечто неописуемо ужасное.